Лещенко отвлекся, взял телефон. Посмотрел поверх очков:
— Извините, это важно. Привет, Саша, я о тебе сегодня вспоминал. Поздравляешь? Спасибо, но это будет 1 февраля. Я абсолютно убежден, если не улетишь никуда, ты должен меня поздравить. Как иначе? Какой-нибудь хороший романс под гитару. То, что ты делаешь великолепно…
Лев Валерьянович обернулся к нам:
— Саша Малинин звонил. Давайте ваш блиц, а то я что-то разговорился.
До этого Лещенко долго рассказывал о баскетболе. Даже заметку показал, написанную собственной рукой. Ну а блиц растянулся еще на час.
* * *
— Для меня баскетбол — отдушина, — сказал народный артист России и почетный президент «Триумфа». — Больше, чем хобби. И дома, и на даче стоит «тарелка» — постоянно включен баскетбольный канал. По телевизору всегда предпочту его эстрадному концерту. В эстраде я все знаю, все видел. Все сделал. Конечно, там моя жизнь — ее не брошу, пока голос есть и зрители ходят… Раньше артисты дружили со спортсменами — а сейчас не представляю, чтоб Билан, Лазарев, Киркоров общались с футболистом.
— С каким человеком из мира спорта вам особенно интересно говорить не о спорте?
— С Евгением Гомельским. Никита Симонян — редкий умница. С Валей Ивановым, пока не заболел, наслаждение было разговаривать. Изумительные отношения были с Володей Савдуниным. Алексей Парамонов вообще в курсе всего на свете. Знает и эстраду, и оперу. Старая гвардия очень хорошо готова интеллектуально.
— А нынешняя гвардия вам как?
— Вижу Слуцкого в КВН — мне приятно. Значит, не зацикливается. А молодежь сегодня наденет наушники, и ничего им не надо. Ни театра, ни книг.
— Если выбирать между матчами «Триумфа» и футбольного «Динамо» — на чем остановитесь?
— Конечно, на баскетболе. Хотя на футбол хожу со Славой Добрыниным. Между прочим, и «Триумф» мы поначалу назвали подмосковным «Динамо». Но поняли, что как-то абстрактно получается.
— Почему?
— Есть «Динамо» в Москве — а зачем оно области? Люберцам нужна именно своя команда, только тогда народ пойдет. В городе много спартаковских поклонников. Как им болеть за «Динамо»?
— Вы — почетный президент «Триумфа». Личные средства в клуб вкладываете?
— Время от времени. Если всплывают «горячие» моменты. Вот в прошлом году наступила засада — я дал 250 тысяч долларов. 200 мне вернули. Иногда фанатам помогаю с поездками. Недавно они отправлялись в Нижний Новгород, денег не было. Три автобуса — за мой счет.
— Сколько это стоит?
— 3 — 4 тысячи долларов. Пару раз выписывал премиальные. Если хорошая игра — пятерку, десятку. Когда Паша Спиридонов порвал крестообразную, я сказал: «Везите хоть в Америку — все оплачу». Но возможности «Триумфа» ограничены. Создавал команду мой друг Еремин, он набирал игроков. Потом стало ясно: мы не в состоянии отвечать на его баскетбольные претензии. Не тот бюджет. Я объяснил: «Стас, будем брать игроков поскромнее, задачи ставить помельче — и тренер «Триумфу» нужен скромнее…» Договорились с Хомичюсом — тот пошел на очень небольшую зарплату. Хотя имел лучшие предложения.
— Почему пошел?
— Идея понравилась. Принцип «Партизана», который играет исключительно своей молодежью. У нас, правда, какая ситуация? Найдем игроков, и вдруг — ба-бах, крадут баскетболиста. Вяльцев, Лиходей заиграли — утащили. Та же история с Рашем, Бремером. Если бы Вася Карасев не был сейчас вторым тренером — сына его точно сманили бы. Зато селекция у «Триумфа» отличная. Взяли из «Виллербанна» Джефферсона — считаю, он сегодня лучший четвертый номер в России. Канадца Лэндри отыскали в чешской второй команде. Кулагина — в Нижнем Новгороде. Он мальчишка немножко шебутной — так его там просто уничтожали. Совершенно незаслуженно. Говорили, что бухает, какие-то пивные бутылки приплели… Прессовали, чтобы не давать играть.
— Баскетбол — любовь с детства?
— Вчера ехал на встречу с Собяниным в Восточном округе — и специально прокатился через Сокольники. Я там вырос. Учился в 368-й школе. Два класса переоборудовали под спортивный зал. Вместо баскетбольных колец — обода от стульев. Мячик кирзовый, со шнуровкой. Таким был баскетбол моего детства. А потом переехал в дом на Войковской, где жили одни динамовцы. Напротив нас в коммуналке поселились легендарный хоккеист, первый олимпийский чемпион Валя Кузин, игрок сборной СССР по баскетболу Витя Власов и футболист Алекпер Мамедов. Алик был холостой — пока я учился в девятом классе, ухаживал за моей девушкой.
— Результативно ухаживал?
— Нет. Встретились пару раз, и все.
— До мордобоя с Мамедовым у вас не дошло?
— Ну что вы! Где он — и где я?
— Спорт вы не бросили?
— Наоборот. Отправился на «Динамо», меня приняли в баскетбольную секцию. Стучать мячом к тому времени немножко умел.
— К вашим тогдашним соседям ходили интересные гости?
— К Кузину приезжал Лев Яшин. У матери моего друга была газовая гангрена, она передвигалась в инвалидном кресле, поэтому получила отдельную квартиру. Так в ней они и собирались — часами катали в преферанс. Лев Иваныч здорово играл. А мы в щелочку смотрели. Это казалось невероятным.
— В футбол вас не потянуло?
— Мы заглядывали на тренировки к футболистам. А звездой двора я стал после того, как подал мяч Савдунину. Он обратно отпасовал. Я снова — ему. Ребята разнесли: «Левка сегодня с Савдуниным играл!»
— Годы спустя и Савдунину, и Яшину напомнили о детских встречах?
— Да, произошел второй виток наших отношений — с Яшиным на футболе пересекались. Он бывал на наших с Добрыниным концертах. Правда, в преферанс с ним так и не сыграли.
* * *
— Кирилл Лавров, большой поклонник футбола, мог перечислить состав команды тридцатилетней давности. А вы, к примеру, состав московского «Динамо»-1986 назовете?
— Едва ли. Легко назову пятерку игроков из каждой команды в нашем баскетбольном чемпионате. Тут я в теме. Или хотите тройки нападения хоккейной сборной, которая в 1956-м выиграла первую Олимпиаду в Кортина-д’Ампеццо? Пожалуйста. Бабич — Шувалов — Бобров, Крылов — Уваров — Кузин, Пантюхов — Гурышев — Хлыстов.
— Слышали, сильным олимпийским впечатлением стал для вас пирсинг в языке синхронистки Аси Давыдовой?
— Ха, было дело. Но петь ей это абсолютно не мешает. С Асей и Настей Ермаковой меня познакомил Шабтай Калманович, который их финансово поддерживал. Девчата пришли ко мне на день рождения и всех очаровали. Танцуют блистательно, я такой пластики сроду не видел. Говорю: «Давайте, девчонки, ко мне на подпевки. Что-нибудь интересное забаламутим…» Начали общаться, в караоке вместе пели. Знаю и главного тренера сборной по синхронному плаванию Татьяну Покровскую. Когда возникло телешоу «Две звезды», предложил Асе петь со мной. Но сейчас редко встречаемся — дуэт их распался, у каждой своя жизнь.
— Вы же и с Владиславом Третьяком дуэтом пели?
— Да, «Трус не играет в хоккей».
— Как у легенды с вокалом?
— Ничего. Я и с Губерниевым пел. Да со многими…
— Евгений Евтушенко приглашал к себе на дачу в Переделкино бывших футболистов сборной — и устраивал матчи против местной шпаны. Самая необычная компания, с которой вы играли в баскетбол?
— 1976 год, Олимпиада в Монреале. Мы с Геной Хазановым вышли с нашими сборниками. Подыгрывали им. Генка неплохо стучит мячиком. Минут на десять нас хватило — потом задохнулись. Кстати, на той же Олимпиаде подружился с Олегом Блохиным. Ира Дерюгина, тогдашняя его жена, тащила Олега в интеллектуальном плане. Ходили на концерты, спектакли…
— Леонид Буряк, игравший в Монреале, поведал в интервью: от третьего места футбольной сборной было такое разочарование, что медали, которые передали команде, руководители делегации вручили игрокам около туалета.
— Леня утрирует. Чтоб при спортивном министре Павлове медали раздали возле туалета — не может быть! Я, кстати, был на полуфинале, где наши немцам проиграли. В перерыве народ разошелся, сидел я высоко. Замечаю краем глаза — кто-то мне машет, рядов через десять. Пригляделся — боже, да это Володя Высоцкий!
— Один?
— С Мариной Влади. Подсел к ним, разговорились. И я сдуру пригласил его выступить перед сборной СССР. Хоть не имел права, я ж не руководитель делегации. Наша концертная бригада как раз собиралась в Олимпийскую деревню.
— И что было дальше?
— Позвонил заму Павлова. С восторгом начал рассказывать: «Такая удача, встретил Высокого, он споет для ребят…» Тот насторожился: «Погоди, необходимо согласовать. Он же неофициально здесь? Нехорошо может выйти…» Пришлось мне пережить неприятную минуту, объясняя Высоцкому: «Володя, прости, у тебя нет аккредитации, оформляют два дня — а концерт завтра…» Но он легко это воспринял: «Ну и ладно».
— Кто был из артистов, кроме вас?
— Женя Мартынов, Валя Толкунова, Гена Хазанов. Приехали с нами и Саша Медведь с Игорем Ромишевским. Разместили всех в одной комнате. 22 человека набились в учебный центр. Я спал у классной доски, Медведь у меня в голове, Хазанов у двери.
— А Толкунова?
— Восемь девочек положили в соседней комнате.
— Кто храпел громче всех?
— Хороший вопрос. Не помню. Просыпались мы не от храпа, а от того, что кто-то потягивал из бутылки. С бульканьем. Цыкнем — смолкает. Продукты и водку, которую из Союза привезли, хранили на кондиционере за окном. Ближе к ночи посчитаем, сколько медалей наших, — и обмываем. А утром — на зарядку. Там было три баскетбольных площадки, ходили играть. Однажды являемся — стоит мальчонка лет двенадцати, швыряет мячик в корзину. И тут мы, восемь мужиков: «Пацан, давай-ка на соседнюю площадку…» Нет, отвечает. У меня здесь время. Не уйду.
— Сами бы ушли.
— Только на этой площадке кольца были с сеткой. Стоим, ждем, пока наиграется. А он все бросает и бросает. Медведь плюнул: «Да ну его к лешему, пошли на ту площадку». Парень закончил тренировку, не спеша собрался и ушел. Вот что значит — личность.
* * *
— Калманович нам рассказывал, как отправился с Высоцким в Америку, взял на таможне его паспорт — а там написано: «Владимир Семенович Шуцман». Верите?
— Да ну… Не верю… Я такого не знал, хоть с Калмановичем мы дружили. Шабтай, по-моему, вообще многое придумывал, была у него такая слабость.
— Что, например?
— Свою легенду разведчика. Конечно, он работал — но едва ли на российскую разведку. Просто ему сказали: «Мы тебе дадим выехать, будешь стучать». Вот и все. Деваться некуда.
— Значит, преувеличено?
— Наверняка. Он повторял: «Через 15 лет расскажу правду». Винокур его подкалывал: «Давай, шпион, колись!» А Калманович в ответ: «Еще немножко осталось, полгода…» Впрочем, черт его знает. Может, и правду говорил. Убили-то его незадолго до того, как подходил срок. Очень скоро мог начать рассказывать.
— Калманович — мастер красивых поступков. Вас каким поразил?
— Вот было десять женщин в нашей компании — моя жена, Винокура, Галя Волчек… Каждая получала от Калмановича на Новый год и 8-е Марта корзину с цветами, фруктами, шампанским. Про дни рождения он не забывал. Вечно что-то придумывал, привозил невероятных артистов. Например, именно благодаря ему Москва впервые увидела Тома Джонса. Сидели, Шабтай спрашивает: «Лева, кого бы из музыкантов пригласить?» — «Знаешь, Шабс, я вырос на Томе Джонсе. Это реально?» — «Не вопрос». И тут же начал кому-то звонить.
Вскоре мы уже встречали Джонса в Шереметьеве. За три дня он дал в «России» два концерта. Все это время мы с Винокуром провели в его компании. Пил, кстати, он только воду. Шабтай организовывал гастроли многих знаменитостей.
— Майкла Джексона, Лайзы Минелли, Хосе Каррераса…
— У него были хорошие связи с зарубежными менеджерами — и не только спортивными. Но если думаете, что Шабтай на этих гастролях делал деньги, то ошибаетесь. Больше терял. Зарабатывал он на другом. Как точно — не знаю, но уверен, что ни с каким криминалом не был связан. Все вранье! Да, знал кого-то из этого мира, но близких контактов никогда не заводил. И не был крестным отцом, как его некоторые пытаются представить.
Шабтай во всем был игроком. Помню, поехали в Турцию отдохнуть, так он ни разу в море не окунулся! С утра до вечера дулся в нарды с Виталиком Богуславским, директором Винокура. Казино любил, причем всегда уходил в плюсе. В этом смысле мозги у Шабтая работали невероятно. Но в какой-то момент завязал — и все, больше в казино его не видели.
Он воевал с Черновым, когда тот был президентом РФБ. Но на похоронах самую трогательную речь о нем сказал именно Чернов. Потому что понимал — Шабтай-то прав. Один человек сделал наш женский баскетбол лучшим в Европе! А теперь что? Месяц назад я был в Видном — Аня Архипова попросила перед стартом Евролиги спеть гимн. Играли с польской «Вислой», уступили больше десяти очков. Разве можно было раньше такое представить?!
— Анна говорила нам — постоянно чувствует присутствие Шабтая где-то рядом.
— Знаете, у меня то же самое. Недавно в ЦДЛ отмечали день рождения жены Винокура. Помянули Шабтая — и потом проговорили о нем часа полтора. Я до сих пор не могу представить, что его нет. Не могу поверить, что нет Вали Толкуновой. Они для меня — живые. Как будто не ушли — а здесь, рядом. Вместе с нами.
— Правда, что в 1972-м вы опоздали на самолет, который разбился, а годы спустя еще и на «Адмирал Нахимов»?
— В 1972-м я должен был отправиться в Болгарию на «Золотой Орфей», а потом на Международный фестиваль в Сопот. Служил на Гостелерадио, а выступал с ансамблем Москонцерта. Ребята говорили: «Вот, старик, станешь лауреатом — и чесанем по стране». Раньше-то брали количеством концертов, потому что платили копейки. Когда я с этим ансамблем не был занят, они подыгрывали пародисту Вите Чистякову. Он-то и пригласил их 18 мая в Харьков. Меня тоже звали, но я сразу предупредил, что не смогу — 19-го творческий вечер поэта Льва Ошанина. Это и спасло. Самолет разбился под Харьковом. С Чистяковым и пятью моими музыкантами. Там вообще произошла мистическая история…
— Какая?
— Я предложил в ансамбль взять трубача. Пытались переубедить: «Лева, это дорого. А если заказов не будет?» Но я настоял. Договорились с парнем из оркестра Утесова, что после поездки приходит к нам. Оркестр вернулся в Москву 18 мая. Трубач вышел за хлебом — и на проспекте Мира его насмерть сбил троллейбус. Узнал я об этом случайно.
— Как?
— Моя первая жена тогда работала в Утесовском оркестре. В те дни мы даже не разговаривали — я был черный от горя. Это сейчас, к сожалению, уже привыкаешь к смертям, а в молодости такое переживается особенно остро. И вот встречаю супругу на Кузьминском кладбище. «Откуда ты здесь?» — «Мы трубача хоронили». Пошли к могиле, и я увидел, что она рядом с теми пятью, которые выкопаны для моих музыкантов…
А с «Нахимовым» история другая. 30 августа 1986 года мы с Винокуром были в Новороссийске. Концертов уже нет, выходной — и моряки-пограничники зазвали в гости. Сварили уху, накрыли стол. Оттуда мне надо было в Москву, Винокуру — в Сочи. Говорю: «Вова, здесь шикарные круизные корабли. Бары, дискотеки. Поезжай вечером, получишь огромное удовольствие…» Только я понятия не имел, что ближайший пароход — «Адмирал Нахимов». Винокур отвечает: «Нет, лучше на «ракете» утром доберусь». А «Нахимов» в ту ночь затонул.
— Значит, вы на нем плыть не собирались?
— Нет, я улетел в Москву. Позже из газет узнал, что первым к месту крушения подошел пограничный катер, который дежурил у причала. Спасли 146 человек. Это те самые ребята, у которых мы гуляли накануне. Я запомнил фамилию старшего матроса — Хазаров. Они всё хохмили: «У вас — Хазанов, а у нас — Хазаров…» Наверное, потом рассказали, что у них были Лещенко с Винокуром, я предлагал ему плыть на «Нахимове» — вот и пошли слухи, будто мы тоже на корабле были.
— Вы с Винокуром до сих пор разыгрываете друг друга?
— Всё, закончили! Сколько можно? Да и сложно уже что-то новое придумать. Одна из моих последних попыток закончилась бесславно. Решил позвонить ему и наболтать женским голосом всякой чепухи: «Володенька, это ваша поклонница. Вы такой милый пупсик. Я мечтаю с вами познакомиться!» А Вова, если не хочет по телефону общаться, порой сам отвечает женским голосом: «Але, Винокура нет, звоните его директору…» В общем, заготовил текст, набираю — и слышу в трубке тоненький голосок: «Але, вам кого?» Машинально начинаю повторять: «Володенька, это ваша поклонница…» И как мы стали ржать! Зато Тягачева так я разыграл.
— Поверил?
— Я говорил женским голосом: «Леонид Васильевич, это ваша поклонница. Вы такой замечательный, такой красавчик! Сколько делаете для нашего спорта! Я в вас влюблена!» А тот в полной растерянности, бормочет: «Да, да, да…» В конце концов мне надоело. «Леня, — говорю, — расслабься, это Лещенко…»
* * *
— Скоро вам 70. Верите?
— Когда плохо себя чувствую — верю. Как получше становится — да какие 70?! Зайду в тренажерку, поплаваю.
— Как-то мы поздравляли Евгения Гомельского с 70-летием. Он ответил: «70 — не 90…» А вы какими мыслями утешаетесь?
— Тем, что новые медицинские технологии способны продлить жизнь человеку до 110 лет. К тому же папа у меня безо всяких технологий полгода не дотянул до столетия. Гены, надеюсь, мне помогут. Тесты показывают — я себя чувствую как 60-летний. Судя по количеству отжиманий, например.
— Под сколько готовы подписаться?
— У меня недавно сердечко болело, много не сделаю. Может, тридцать.
— Тоже ничего.
— Для моего возраста — конечно!
— 99-летним себя представляете?
— Даже не хочу представлять. Нормальный человеческий цикл — 90 лет. Потом организм сдает. Хотя мысль работает — Борис Ефимов прожил 108 лет, Игорь Моисеев — 101 год, Борис Покровский — 97. На Моисеева смотреть было удовольствие. Вот что значит — человек в тренинге. Все время себя держал. А какой красавец в свои 96 Владимир Зельдин!
— Марк Захаров недавно сказал: «Чем старше становлюсь, тем меньше нахожу поводов для оптимизма». Вы его понимаете?
— Не думаю, что у Марка на душе так скверно. Он же постоянно в работе, очень востребован. Захаров кокетничает. Эмоциональный человек — понятно, что физических сил стало меньше, но духовных-то у него предостаточно… У меня большое желание еще что-то сделать. Я бы Марку пожелал ходить в спортивный зал. Качать мышцы.
— Президент «Зенита» Дюков в сознательном возрасте нанял себе тренера по боксу. Ваш друг Винокур придумал для себя карате. Что придумали для себя вы?
— Винокур это делает лишь на картинке…
— Серьезно?
— Я думаю, больше показывает. Раньше качался, когда хотел похудеть. Сейчас ему некогда. Человек нанимает тренера по боксу — это супер. Я себя просто тестирую. Есть вокальный тест — обязательно надо пропеть две-три строчки сложнейшей оперной арии, например. Ставлю себе дыхание. И в спорте себя проверяю. С утра несколько упражнений: отжался, присел. Товарищ сказал: «После пятидесяти пойду в обратную сторону».
— Это как?
— Я тоже спросил: как? Рассказывает: «Если я в 50 лет отжимался 50 раз — в 51 на один раз больше». Не знаю, на сколько его хватит.
— Ирина Понаровская подарила вам на 60-летие шоколадного льва весом под сто килограммов. Съели?
— Бог с вами, отправил в детский дом.
— Были еще в вашей жизни неожиданные подарки?
— На 50-летие Ира преподнесла мне гигантский двухметровый букет. Под песню «Ты мой бог…» вышла на сцену, а эту корзину с цветами тащили четыре человека. Трогательный подарок я получил в Чкаловске. После концерта женщина протянула мне медаль «За оборону Ленинграда». Я упирался, как мог, но она настаивала: «Лев, я уже старенькая, медаль оставлять некому. Хочу, чтоб она была у вас. Я — блокадница, это моя самая дорогая награда».
— Храните?
— Когда Саше Розенбауму исполнилось 55, отдал ему медаль. Рассказал, как она ко мне попала, и добавил: «Саш, я для Ленинграда ничего не сделал. А ты живешь в этом городе, написал о нем столько чудесных песен. Так что медаль эта — твоя». Вообще подарков было много. Иногда какие-то работяги свои часы снимают. Брать не хочется, но и отказываться неудобно. Видно же — дарят от души…
— В ответ ведь положено свои отдать. А у вас часы, видим, прекрасные.
— О, смешной эпизод вспомнил. Летели в Америку, выпили, заговорили о часах. Кто-то предложил: «Махнемся не глядя?» И начали меняться. Краем глаза вижу — у парня приличные часы. А у меня — золотой «Ролекс». Давай, говорю, махнемся. Тот замялся: «Нет, Лева, у меня часы слабые» — «Ничего. Рискуем!»
— Поменялись?
— Ага. Снял я «Ролекс», взял его часы. Смотрю — и впрямь клевые. Темновато, правда, было. Когда же на улицу вышел, решил получше приглядеться. И обнаружил надпись: «Полет».
— Игорь Кваша нам говорил, как на сцену выскочила сумасшедшая. Александру Калягину пьяный из зала помогал вести спектакль. С какими нестандартными ситуациями на концерте сталкивались вы?
— Ой, чего только не было! То женщина с авоськой выйдет на сцену — и никак ее не согнать. То нетрезвый мужик поднимется и просит спеть «Соловьиную рощу». Разжимает кулак — там пять рублей. «Забери, — говорю. — Ты не в ресторане». — «Да чё ты? Я — шахтер!» Я за руку схватил, аккуратно довел до края сцены, где его и приняли. Но самая жуткая история приключилась в 1971-м на юбилейном концерте Арно Бабаджаняна. Зрители ни при чем — это я маху дал.
— Рассказывайте.
— Заболел, кажется, Муслим Магомаев. Его репертуар быстро распределили. На меня повесили четыре песни, которые нужно было выучить за три дня. Отказаться невозможно. На репетиции все прошло нормально, и на концерт клавир я не взял. Стою за кулисами, вот-вот мой выход, начинаю с «Песни о Ленине». И тут понимаю, что не помню ни строчки. Меня как вырубило. А это Колонный зал, прямая трансляция, все еще поют живьем. Что делать? Я к редактору — он слов не знает. Руководитель оркестра Юрий Силантьев — тоже. «Но у меня, — говорит, — текст песни записан в партитуре». Открывает уже на сцене, а там набор слов — «та-та-та, та-та-та…»
— ???
— Аранжировщики, составляя партитуру, никогда не пишут авторский текст. Меня прошиб холодный пот. Поворачиваюсь спиной к залу и шепотом обращаюсь к хору: «У вас есть слова в партитуре»? — «Нет». А оркестр начинает играть, я пропускаю вступление, первую строчку. Стою как истукан. Из ступора меня вывел голос Силантьева: «Пой, сука!» С третьей строчки я что-то вспомнил, начал петь: «Солнце клонилось, песнь заводов повсюду слышна, и в нашей душе расцвела весна!» Дальше включился хор: «Ленин с нами…» Я тем временем вспомнил еще пару строчек из второго куплета. Как-то выкрутился. Но от переживаний случился микроинсульт. За кулисами сначала отнялась рука, потом онемела половина лица. Я позвонил шурину, который на машине повез домой. По дороге раз пять выходил на воздух — меня выворачивало. Слава богу, отошел. И с того момента дал зарок — если до концерта два-три дня, выступать ни за что не соглашаюсь.
* * *
— К вам часто приезжают мнимые жены и родственники. Какой-то мужчина явился с генеалогическим древом…
— Он действительно родственником оказался — пришлось помогать.
— Это ему вы трактор купили?
— Нет, совершенно незнакомому парню из Нижегородской области. Прочитал в газете, как во время лесных пожаров он не свое барахло спасал, а сельчан. 16 человек вывез на тракторе, который потом сгорел. Я попросил администратора поехать туда, разыскать парня и подарить ему трактор.
— А кто из вымышленных жен подошел к этому вопросу с особенной фантазией?
— Чаще всего это какие-то невменяемые особы. Одна звонит в семь утра в дверь: «Здрасьте, я приехала» — «К кому?» — «К вам. Я жена артиста Лещенко». Так, думаю, раз не говорит «твоя жена», значит, меня не узнала. Отвечаю: «Артист в соседнем доме живет. А я не артист, я — просто Лещенко». Были такие, которые спали у меня под дверью на мешках. Другая с моей женой Ириной бодалась. Меня дома не было. Ира открывает дверь, на пороге женщина: «Я к Лещенко!» — «Что вам нужно?» — «Я его жена». Причем настойчивая оказалась, вопила: «Пропустите в квартиру, я буду здесь жить!» Ира ее насилу выпроводила.
— Ваш приятель жил с Брежневым в одной квартире, был женат на внучке генсека. Какими рассказами удивлял?
— Приятеля зовут Гена. Мы снимались в одном фильме на Украине. Там и познакомились. Славный парнишка, работал в оперетте. Я посоветовал ему перебраться в Москву, поступить в ГИТИС. На третьем курсе у него начался роман со студенткой театроведческого факультета Викой Брежневой, внучкой Леонида Ильича. Параллельно с какой-то мексиканкой крутил. Кончилось тем, что в общежитие к нему нагрянули с обыском. Нашли то, что находить не стоило, и сказали открытым текстом: «Вали из Москвы, а то посадим».
Он уехал в Ленинград. Но Вика так его любила, что продолжала звонить, тайком приезжала. Страдания, преграды всегда обостряют чувства. Доложили деду — и он дал согласие на брак. Но тестя не жаловал. Генка рассказывал: «Как-то среди ночи голод одолел. Сижу на кухне, ем. Вдруг заходит Леонид Ильич. «Ты кто?» — спрашивает. «Геннадий, муж Вики, вы же были у нас на свадьбе» — «А-а, Геннадий. Что ешь-то?» — «Мясо». Брежнев покачал головой: «Ну ты варвар…»
— Как сложилась его судьба?
— Из артистической среды Гену сразу убрали, перевели на учебу в Дипломатическую академию. После назначили заместителем Янаева в Комитете молодежных организаций. С Викой развелся, теперь женат на внучке Байбакова, председателя Госплана СССР. А Вику я давно не видел. Говорят, с квартирой на Кутузовском ее кинули, сейчас живет в Подмосковье чуть ли не в коммуналке. Выглядит неважно. Знаете, я встречаю периодически людей из той эпохи — Долгих, Лигачева, Тяжельникова. Старенькие, затрапезные, кажется, в тех же костюмах, что при советской власти. Что у них было, когда ушли? Только пыль в карманах. Тогда же было все казенное — дачи, машины. Да, Брежневу что-то дарили, но по сегодняшним меркам это все настолько скромно…
— Вы-то с Леонидом Ильичем общались?
— Раза два выступал у него на вечеринках. Как-то в конце на сцену вышло несколько артистов, мы исполняли «Подмосковные вечера». Я набрался наглости и обратился к Брежневу: «Леонид Ильич, если вы петь не будете, в зале никто делать этого не станет». Он, кряхтя, поднялся к нам и медленно затянул: «Не слышны в саду даже шорохи…» Еще один случай любит рассказывать Винокур. У Акопяна-старшего был коронный фокус с червонцем. Складывал его в ладонь, рвал на мелкие кусочки — а потом десятки летели откуда-то сверху. Увидев это, Брежнев сказал министру внешней торговли Патоличеву: «Вот как надо делать деньги!»
— Михаил Боярский однажды встретил Новый год в вертолете над Гудермесом. Самый необычный Новый год в вашей жизни?
— В Ижевске работали десять концертов. Последний заканчивался 31 декабря минут за двадцать до полуночи. Этого времени хватало, чтоб на автобусе от дворца спорта добраться до гостиницы. Но в тот день по закону подлости он сломался. Потопали пешком. И вдруг, как в сказке, по пустому проспекту несется тройка с бубенцами.
— Откуда?
— На ней мужик катал ребятишек возле дворца спорта. Притормозил, мы залезли в сани, открыли шампанское, которые было с собой, — и встретили Новый год. В гостиницу ворвались в начале первого. Побросали вещи и уселись смотреть «Песню года».
— Олег Блохин рассказывал: «Смотрю собственные матчи и думаю: неужели я мог так бежать?» Что чувствуете вы, глядя «Песню года» из 80-х?
— Ничего особенного. Интересно посмотреть на себя молодого. И послушать, как хорошо звучал голос.
— Нани Брегвадзе и Вадим Мулерман, которые старше вас, говорят, что голос сегодня звучит даже лучше, чем раньше. Тоже так считаете?
— Нет. Не могут связки работать так же, как сорок лет назад. Просто опыт появился. Ты уже досконально знаешь голос, владеешь им, как бывалый спортсмен.
— Какая ваша мечта пока не сбывалась — но обязательно сбудется?
— Сейчас я очень озабочен собственным юбилеем. Мечтаю провести его достойно. Обязательно сделаю специальную страничку в юбилейном концерте, если придут поздравить друзья-спортсмены — Медведь, Третьяк, Фетисов, Хомичюс. Споем «Команду молодости нашей». Это вообще моя любимая песня. А еще мечтаю — чтоб «Триумф» когда-нибудь стал чемпионом России.
Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ