6. Токио
Всякая популярность предполагает наличие обязательных знакомств. Великая популярность зиждется на раз и навсегда установленной системе, не обязательной, но очень желательной в обществе, где четко распределены роли.
Работая над подготовкой рукописи, я общался с разными, большей частью именитыми людьми. Я считаю, мне повезло. Почти со всеми у меня был нормальный человеческий разговор.
Я, представитель совершенно другого поколения, другого мировоззрения, каждый раз приятно удивлялся душевности того или иного собеседника, когда мы говорили о Лещенко.
Вспоминает Владимир Винокур:
«…Я не знал, что меня ждет такая же судьба. Меня студентом взяли в театр оперетты, и именно оттуда я ушел на эстраду в «Самоцветы». Стал артистом, догнал Леву. Все эти годы мы дружили.
Меня привлекало в Леве редкое качество, которое я, как артист, оценил позже — испытание славой. Лева его выдержал. Он не изменился ни на йоту. Став популярным артистом, он встречался с нами, студентами, устраивал какие-то смешные посиделки, водил нас в кафе, «подкармливал» и, чтобы мы не обижались, устраивал соревнования — кто больше всех съест бифштексов. Приглашал на концерты. А когда я, будучи студентом четвертого курса ГИТИСа, хотел попробовать выступить как певец на конкурсе в 1974 году, Лещенко меня готовил, подбирал материал. Но как певец я провалился. Я же не знал тогда, что мой хлеб — юмор.
Помню, Лева очень переживал…»
Вспоминает Левон Оганезов:
«Лева сразу обратил на себя внимание. Он был красив, по-европейски элегантно одет, аккуратен и, что немаловажно, интеллигентен. Я с ним познакомился еще до его первого конкурса артистов эстрады, когда он ездил на гастроли с оркестром «Мелодия». Это было в 1969 году. Он никогда не был «солдатом». Вошел и сразу стал «офицером», сразу встал в ряд с гастролерами. Он, в некотором смысле, баловень судьбы. У него были все данные для этого: фактура — он герой — жест…
Например, Винокур, при всей моей любви к нему — комик. К слову сказать, в то время был на эстраде очень популярный артист — Владимир Макаров: худой с горбоватым носом, похож на хулигана. Он и песни выбрал такие же и имидж.
Естественно после победы в двух зарубежных песенных фестивалях, Лещенко стал популярным. К нему приходили композиторы, и многие шлягеры, теперь уже классические, он исполнил первый.
Если говорить об отношении с официальной властью, все лавировали в условиях, в которые были поставлены. Если его приглашали петь в ЦК, на посиделки, это не означало, что он — ренегат от искусства. Так было со многими хорошими артистами. А с кем бороться ? — Все равно, что бороться со стихией. Со стихией бороться нельзя — от нее можно защититься.
Лева никогда им не подыгрывал. Но если тебя пригласил какой-нибудь секретарь райкома, ты что, будешь ему сразу грубить? Леву не интересовала ночная жизнь этого секретаря. И все дружили. И всегда Лещенко был желанным гостем всюду.
Интересно, что Лева из всех, кто общался с высшими кругами, был самый бедный. Это результат его внутренней скромности. Он никогда не говорил —«я»! Он демократичен до глупости. Приезжал на концерт и вместе с рабочими поднимал ящики. Хотя мог бы нанять сколько угодно носильщиков. Иосиф Кобзон никогда не поднимал ящиков. Кстати, Лева не понимал, что он — барин. Почти солист императорских театров. Трудно представить, например, что Качалов ставит сам себе микрофон. В Леве нет и не было никогда никакого барства…»
В конце 1973 года Госконцерт направил в Японию двадцать артистов на открывшуюся в Токио выставку «Советская социалистическая Сибирь», представлять в дни работы экспозиции советское искусство. Для Лещенко это была первая длительная поездка за рубеж, первые затяжные зарубежные гастроли:
«…Наш самолет отправился по бесконечно длинному пути Москва — Хабаровск. Ночь казалась нескончаемой. И вот вдали появилась светлая полоска, разорвавшая темный небосвод. Многие из пассажиров припали к иллюминаторам в надежде увидеть этот удивительный момент — рождение нового дня.
После длительного полета до Хабаровска мы еще долго ехали до порта Находка, там сели на теплоход «Байкал», который должен был нас доставить в японский порт Иокогама…
Наш теплоход явно уступал в неравной схватке с водной стихией. Нас швыряло из стороны в сторону, и мы явственно начинали осознавать, что такое морская болезнь. Не помогали ни горячий чай, ни лимоны, ни свежий ветер… Я с трудом, добрался до музыкального салона и увидел, что музыканты дремлют, полулежа в мягких креслах. Взяв тетрадь с нашим репертуаром, включающим около 150 песен, открыл наугад. «Березовый сок» В. Баснера. Чуть ли не заставил музыкантов сесть к инструментам. Еще не совсем отойдя от дремоты, они начинали тихонько играть. Вскоре в салоне собрались все свободные от вахты члены команды и пассажиры, способные встать. Наш импровизированный концерт, где песни перемежались с танцами, продолжался часов пять. Забыв о качке, ми лихо отплясывали в салоне и веселились. Так выяснилось, что музыка, — лучшее лекарство от морской болезни.
Прибыв в Токио, мы узнали, что нас ждет довольно напряженная жизнь: кроме ежедневных выступлений в павильоне выставки, предстояли еще вечерние концерты в спортивном, зале «Каракуэн », вмещающем четыре тысячи зрителей.
На следующий день отправились на выставку. И, пожалуй, с не меньшим любопытством, чем японцы, рассматривали, достопримечательности советской социалистической Сибири. На большой территории павильона было представлено множество всевозможных экспонатов — от самих современных достижений промышленности до знаменитого сибирского мамонта — просто глаза разбегались. Японцы — народ любопытный. Ознакомившись с выставкой, они задавали множество вопросов… В течение дня мы дали для посетителей два небольших представления. Программа их была довольно разнообразна: и фольклор, и классическая музыка, и цирковые номера, и советские песни. Поначалу в своих выступлениях я делал акцент на русские народные произведения, а потом постепенно стал расширять свой репертуар, включал и современные песни, такие, как «Белая береза», «Отговорила роща золотая». Чувствовал, что японцам нравятся наши задушевные, негромкие, от сердца идущие мелодии. Зрители принимали нас тепло, дружелюбно, после концерта обступали и просили дать автограф…
Наступили холода. Когда ртутный столбик находился на 0° или чуть ниже, по японским представлениям это уже настоящая зима. В субботу и воскресенье улицы Токио пустели — жители столицы уезжают за город на лыжные прогулки. В эти дни посетителей на выставке становилось значительно меньше, и мы получили возможность отдохнуть, познакомиться со Страной восходящего солнца. Совершили интереснейшие экскурсии в древнюю столицу Японии — Киото, к загадочному вулкану Фудзияма, выезжали на побережье, ближе узнали традиции и образ жизни японцев…
В один из дней, когда наши гастроли уже подходили к концу, я с коллегой, ожидая начала, второго представления, прогуливался возле огромного надувного павильона нашей выставки. И вдруг после традиционных объявлений слышу сообщение о том,, что мне присвоено звание лауреата премии Московского комсомола за 1973 года. Так, во всеуслышанье работники выставки решили меня поздравить…
С наступлением весны наша японская одиссея завершилась. В порту Иокогама нас ждал родной «Байкал».
И хотя возвращались мы прежним маршрутом, почему-то казалось, что путь стал короче. С каждым часом мы были ближе к родной земле…»
Надо сказать, что за Львом Лещенко пристально наблюдали люди, определявшие музыкальные вкусы того времени. Среди них была и композитор Александра Пахмутова. Вот ее слова, сказанные несколько позже Т. Рымшевич, ставшие частью материала статьи о Лещенко в обзорной книге по советской эстраде:
«Мы считаем Лещенко одним из лучших исполнителей советской песни, давно следим за ним. Более всего в творчестве Лещенко нас привлекают цельность и благородство его лирического героя, чуткое ощущение нашего современника. Надо сказать, что здесь немаловажное значение имеют душевные качества певца. Лева — обаятельный и красивый человек…»