Лев Лещенко: «Я не котяра»
— Вспомним Лещенко семидесятых. Разве бывают секс-символы в строгих костюмах с патриотическим репертуаром?
— В то время мы все были близки по своему имиджу, потому что нужна была плакатная форма: такие убедительные, благообразные, симпатичные ребята, все как на подбор — Кобзон, Хиль, Магомаев, Лещенко… Жесты, пластика — все шло от какого-то патриотического пафоса. Тогда откровенно говорили, что мы — патриоты, что мы — мужчины с гражданской темой. Слюнявые песни про любовь были неактуальны. Сейчас песни о любви стали ироничнее. Всерьез петь о любви кажется смешным. Каждая эпоха требует определенной тональности в искусстве.
— Но вы не могли не заметить, что женщины просто дуреют от вас…
— Я заметил это сразу, как только начал выступать. Было много поклонниц, цветов, письма приходили
серьезных отношений среди поклонниц — занятие бесполезное. Эта же проблема «любимого человека» стояла у многих известных людей. У поклонниц наверняка есть ощущение влюбленности, но при этом они любят и популярность этого «объекта», а вместе с популярностью — жизненные блага, комфорт, деньги и прочее. И здесь нет полной искренности.
— Вас когда-нибудь отвергали женщины?
— В этом смысле я счастливый человек — всегда точно ориентируюсь: если вижу, что человека не «пробиваю», то не насилую себя, а просто ухожу в сторону и заканчиваю всяческие ухаживания. И это никогда не ущемляло моего самолюбия.
— Ваша первая любовь была драматична?
— Еще как! Она училась в десятом классе, а я в девятом, и наши юношеские симпатии переросли в продолжительный роман. Я испытывал сильные чувства, хотел «горы свернуть» ради нее, но понимал, что я, студент, ничего не могу ей дать. Вскоре я ушел в армию, а она… вышла замуж. Это было страшным ударом. Позже, когда я уже разводился с первой женой, то есть находился в состоянии «свободного» мужского полета, мы с моей первой любовью снова встретились. Инициатива возобновления отношений шла в большей степени от меня. И вот произошло то, к чему мы стремились, — близость в огромных количествах. Именно на женщин я и ориентировался — старался выглядеть так, чтобы им нравиться. К тому же дамы вообще процентов на семьдесят составляют зрительскую аудиторию.
— И что писали в письмах?
— В то время мало женщин могли бы откровенно признаться в любви — это старались завуалировать, писали про талант, творческие заслуги. Если нравится актер, то прежде всего его воспринимают, исходя из того, насколько он симпатичен, насколько желанен. Фрейдовская теория — она работает. Вот говорят: «любовь с первого взгляда», «духовное родство» — но не может нравиться человек, артист, если он неприятен физически. Прежде всего вы смотрите на образ, правильно? На глаза, рот, нос, ноги, а потом уже разбираетесь, какой это человек — умный, глупый, надежный и так далее.
— Да, благодатнейшая почва для ловеласа…
— Женщинам, приходящим на концерты, я, конечно, нравился. Потому что те, кому не нравился, просто не приходили. Я верю в порядочность женщин и в то, что любовь к артисту не должна переходить в любовь человеческую. Хотя на самом деле все зависит от мужчины, от его эмоционального воздействия на женщину. В принципе любую девушку или женщину можно увлечь. Я не говорю «переспать», а увлечь на флирт, на романтику. Но искать А что в итоге? Парадокс в том, что когда человек долго идет к этому апофеозу интимности и наконец добивается, то потом все чувства почему-то начинают двигаться в обратном направлении. Мне нравится мысль Ромена Романа: «Страдание, исполненное надежд, сулит любящим гораздо больше счастья, нежели наслаждение блаженством, от которого угасают желания».
— Может быть, это просто страх ответственности?
— Нет, дело в другом. Если вы хотите серьезных отношений, то будет правильным сохранить паритет в отношениях. В противном случае — при односторонней любви — начинаются страдания, часто переходящие (как у мужчин, так и у женщин) в назойливость.
— Кстати, как вы познакомились с вашей женой Ириной?
— Она приехала отдыхать из Будапешта в Сочи к родителям. Там и произошла наша встреча. Меня подкупило в Ирине, что молодая девушка после знакомства со мной не бросилась сразу на шею (это было обычным делом), а отнеслась к моей персоне весьма индифферентно. Она не купилась на популярность, а оценивала меня как реального мужчину — с плюсами и минусами, с достоинствами и недостатками. В общем, обычный мужик — нравится, не нравится. Когда мы приходили в ресторан, я только открывал двери, все восторженно ахали: «Ой, кто к нам пришел!» А она не понимала, почему такая реакция.
— Действительно не понимала или умело это разыгрывала?
— Никакого театра не было! Все объяснялось просто. Оказалось, школьницей Ирина училась в ГДР, затем, побыв в России всего два года, уехала в Будапештский университет. То есть она практически не знала о моей популярности. Потом, правда, вспомнила, что вроде бы знала о певце, который исполнял «Не плачь, девчонка» и «Товарищ». Ира вообще была ученая девушка, эстрадой особо не интересовалась и певцами тоже.
После Сочи я писал ей пространные письма, что выглядело несколько старомодно — в наше время эпистолярный жанр не в чести. V меня было ощущение сильного чувства, очаровательной романтики. И вот эта игра (ведь любовь — это не что иное, как игра, придуманная каждым для себя) переросла в женитьбу. Нет, действительно: если нет игры, то не возникает азарта.
— А разве со стороны ваших поклонниц нет такого же азарта? Или с годами что-то в этом плане меняется?
— Так получилось, что мои поклонницы были в основном мои ровесницы. Когда я начинал карьеру, мне было 28 лет, и первым моим поклонницам было около того. Хотя знаю, что я нравился и 40—50-летним дамам. И поклонницы как пришли, так и остались в моей жизн — поздравляют с праздниками, пишут письма, звонят, ходят на концерты… Они продолжают со мной жить. И в этих рядах стали появляться представительницы других поколений.
Если вы придете на мои концерты в «Россию», то сможете увидеть «элиту» моих поклонниц. Их человек 40—50 — настоящих поклонниц, не тех, кто оголтело кричит возле сцены. Почти всех я знаю в лице многих — по именам. Среди них, конечно, есть и сумасшедшие, но таких, слава богу, всего две-три, а не как у моих коллег — десятки.
— У вас что, есть рецепт, ка снизить уровень сумасшествия среди фанаток?
— Все зависит от того, как общаешься со своими поклонницами. Я благодарен всем, кто приходит на мои концерты, интересуется моим творчеством. Если бы я захотел, они бы жили вокруг меня. Но тогда я был бы вынужден отвечать на их письма, звонки, дарить открытки, делать реверансы в их сторону, чего я никогда не делал. А просто выходил после концерта и говорил: «Спасибо, что пришли». В Москве никогда не даю никаких автографов — только на периферии. Почему? Потому что вскоре начинаются звонки в дверь и по телефону, ночевки в подъезде. Вот ложится около двери поклонница и. спит. Я же не буду вызывать милицию? Или в мое отсутствие приходят и говорят Ирине: «А я его жена!»
— Это в Москве. А как на гастролях?
— На гастролях вообще бывают страшные вещи, вплоть до переворачивания автобуса. А в Улан-Удэ в 1975 году, например, меня чуть не задушили. Мы выходим вместе с Валерием Ободзинским после концерта на стадионе и попадаем в толпу. Нас узнали, и что тут началось… Меня схватили за галстук и стали тянуть в разные стороны. Я понял, что надо отбиваться самым серьезным образом. Сила толпы и ее истеричность страшны. С Софией Ротару мы однажды просто «удирали» от возбужденных поклонников на машине, а они сначала бежали рядом, а потом гнались на машинах. Сейчас таких концертов на сорокатысячных стадионах нет. Дворцы спорта собирает ну, может быть, Филипп Киркоров, Валерий Меладзе. Моя стандартная аудитория — 800—1000 человек.
— Получается, что раньше публика видела в вас секс-символ, а сейчас… чуть поослепла?
— Я никогда к этому статусу не стремился. Мог бы сделать из себя секс-символ в широком понимании, но это скорее вопрос интеллекта. Мужчина должен быть умным, образованным, интеллектуальным… А стремление стать секс-символом — это уже из области каких-то отклонений. Эта одежда, которая подчеркивает какие-то фрагментарии. Поведение. Самомнение, бравирование наносным, нагнетание каких-то приемов — все это недостойно мужчины. Пусть публика сама решает, кто для нее является секс-символом. Ален Делон — прекрасный для этого пример. Никогда себя не выпячивал, красавец, хороший актер, я его не видел ни в каких сомнительных сценах. Или Бельмондо (хотя он больше уродец) — опять же нет этого выпендривания, но публика считает его очаровашкой и секс-символом.
— Кто сегодня на нашей эстраде может претендовать на эту роль?
— У нас для этого по всем параметрам подходит Филипп: фактура, внешность, но опять же для определенной категории девочек. Не все женщины, я думаю, его воспринимают. Может быть, Меладзе — есть в нем что-то такое: хороший певец, обладает мужской притягательностью… Влад Сташевский, наверное, для очень юных девочек. Но вообще-то на нашей эстраде сейчас секс-символа, пожалуй, нет.
— А красивые-то есть?
— Красотой сияют Эдита Пьеха, Алла Пугачева, София Ротару. Из мужчин Иосиф Кобзон был и остается очень привлекательным. Муслим — красавец. Эдик Хиль. Про себя из скромности не говорю. Честно говоря, красивых мужиков — именно мужиков — среди молодых по большому счету нет. Я понимаю, что Джордж Майкл имеет право не бриться, потому что он красавец, ему это идет. А когда наши ребята не бреются — это просто уродство. Любая женщина хочет быть с мужчиной, который и умница, и «эстет», и добрый, и любящий…
— Вот-вот, про вас как раз и говорят, что вы женщин очень и очень любите…
— Я не котяра. У меня очень четкие принципы в отношениях с женщинами — могу флиртовать, играть. Мне нравится себя ощущать в фокусе симпатий, неких женских чар. Вот вам, например, нравлюсь
— мне приятно. Мне хочется вам нравиться, но это не значит, что я буду искать продолжения… Да, возможно, что где-то, когда-то это и случится, но кто об этом знает? Это не значит, что я хочу «раскачать» женщину на секс. Актер хочет нравиться поклонницам, и он должен им нравиться. Я очень тактичен с женщинами, очень их люблю, никогда не обижаю. Старушка выйдет на сцену — я ее обниму, поцелую. Если крестьянка в платочке придет — я ей руку поцелую. Я к вам, женщинам, очень искренне отношусь. Я вырос без матери, и для меня женщины — доминанта жизни. Это не бравада — я люблю женщин.
— У вас случаются романы? Любовные отношения на работе?
— Романы были только в те годы, когда я был в «свободном полете». А любовницы — это не мой стиль. Не хочу травмировать психику любимого человека — жены. У меня есть приятельницы, с которыми мы можем встретиться, поболтать, где-то посидеть, но без интима, потому что для меня семья — истина и абсолют.
Я люблю всех, с кем работаю. Не беру на работу людей, которые мне не нравятся. Если я с Лаймой пою дуэт, то я ее люблю в этот момент и как женщину, и как певицу. Или Лада Дэне — мы пели дуэтом, но у нас с ней не было никаких отношений— я ее тоже люблю как певицу, актрису. Я кайфую от этого. Или мои девочки, стоящие за мной на сцене,— бэк-вокалистки. Они высокие, стройные, красивые, и… все. Мне нравится, чтобы все было красиво, достойно. И если бы ко мне пришла журналистка — какая-нибудь корявая тетка, я бы, наверное, не с таким удовольствием отвечал на ее вопросы, как отвечаю на ваши.
— Спасибо, это приятно слышать. А какие женщины вам больше нравятся?
— Мне нравится общепринятый стандарт, если говорить про внешность: Синди Кроуфорд, Линда Евангелиста, но не Клаудиа Шиффер. Я могу заглядеться на утонченных, элегантных женщин лирико-романтического стиля. По знаку гороскопа это могут быть Овны, Близнецы, Водолеи. Интеллектуальная женщина, добрая, гибкая… В общем, чем больше положительных качеств, тем интересней.
— А для певца… Очень ли важна сексуальность, приятная внешность? Или важнее всего шарм, изюминка?
— Самое точное слово — шарм. Без шарма на сцене делать нечего. Да и в жизни без него нелегко. Шарм, обаяние, визуальность, физические данные — это и есть сексуальность. Голос для меня всегда был главным. А в идеале все должно быть в комплексе. Я не могу сейчас про Лещенко говорить, но, например, Муслим Магомаев — это клад, суперзвезда: голос, музыкальность, фактура… Он был в свое время идолом, и, если бы такой появился сейчас на эстраде, его бы разорвали на части. В сегодняшних идолах чего-то не хватает. Не буду говорить более детально. Все есть, а вот мужика и красавца, как Хулио Иглесиас, Ален Делон, нет. Пусть говорят, что Джордж Майкл — «синего» направления, а мы видим в нем нормального мужика.
МК Бульвар, 1998 год.
