Народный артист России Лев Лещенко ответил на вопросы читателей 18 ноября.
Представляем стенограмму трансляции.
Ведущая — Анастасия ПЛЕШАКОВА.
— Добрый день, сегодня у нас в студии народный артист России Лев Лещенко. Лев Валерианович в рекомендации и представлении не нуждается – кумир миллионов женщин и мужчин тоже, я думаю. Сегодня Лев Валерианович пришел к нам в необычной роли, не только для него, но и для нас тоже. Он теперь выступает в роли продюсера, хотя скромно себя называет сопродюсером, но что за этим стоит, нам Лев Валерианович сейчас и расскажет.
Фото Вадим ШЕРСТЕНИКИН
— Знаете, я в свое время на пресс-конференции на одной пошутил. Есть такой персонаж – дон Базилио в «Севильском цирюльнике», его главная сентенция в жизни – дайте денег, я вам все устрою. Ну вот. И когда устроили это замечательные люди – композитор Давид Тухманов, поэт Юрий Ряшенцев и руководитель театра «Геликон» Дмитрий Бергман. Вот они все это устроили блистательно совершенно, а я сделал первое – будем говорить так. У меня есть друзья, сподвижники какие-то, я обратился к ним. Долгое время я творчески работаю с компанией «Лукойл», там все мои друзья, но на этот раз это не была компания «Лукойл», это была компания «УралСиб» и один из бывших вице-президентов этой компании Николай Александрович Цветков сподобился прослушать эту оперу «Царица». Это новая опера Давида Тухманова и Юрия Ряшенцева. Первоначальное название было «Екатерина Великая», но очень много сейчас и постановок, и спектаклей всевозможных, где фигурирует это название, поэтому решили сделать более привлекательное такое название, и оно получило название «Царица». Я эту оперу прослушал два-три раза, она мне очень понравилась. Поиск начался с того, чтобы заинтересовать кого-то из имущих людей, теперь это называется спонсоры. Я бы сказал, что это не спонсоры, а, скорее всего, если говорить о Николае Александровиче Цветкове, то он меценат. У него очень мощная программа, связанная с просветительством, с поддержкой людей талантливых, интеллектуалов. Не только творческих людей, но и ученых, людей, которые связаны с другими профессиями. Поэтому его жизненные устремления простираются как раз в эту его деятельность. Поэтому несложно было его заинтересовать, ведь музыка-то очень хорошая, великолепное либретто, а уж об исполнителях я вообще молчу. Все как-то срослось. Исполнители «Геликон-оперы» — это блистательный хор, блистательный оркестр, дирижер, великолепные декорации, прелестные совершенно костюмы, восхитительно сделано все это. Как бы погружает нас в эпоху того времени, времени правления Екатерины Великой. В одной из рецензий был такой нехороший кивок в сторону музыки, что, мол, есть какие-то аналоги и прочее. Но я считаю, что если делать оперу о том времени, современным языком ее нельзя сделать… Я думаю, это не будет так интересно. Это, понимаете, как спектакль драматический. Вот в классическом фильме, скажем, о времени Екатерины или Петра Первого, ну, не может быть современной эстрадной музыки – это будет неким противочтением. И вот, мне думается, что Давид Федорович, он, как тонкий художник и остро чувствующий драматургию произведения, он стилизовал эту музыку под музыку того времени. Там есть барокко, там есть раёк такой, там есть очень много русской музыки. Знаете, вот хоры чем-то напоминают хоры оперы Мусоргского — из «Бориса Годунова», из «Хованщины».
— Но это не плагиат?
— Это не плагиат, это оригинальная музыка. Что касается оперных партий, там то же самое. Да, может быть, что-то от Чайковского там звучит, но все равно, здесь нет ни одной строчки, которая повторяла бы, скажем, какую-нибудь арию из «Чародейки» Чайковского или «Евгения Онегина». Музыка оригинальная, музыка очень драматургически точная. Ведь самое главное – если это граф Потемкин, то это такой мощный, современный, интеллигентный уже, к тому время поднаторевший в делах государственных. Или это Орлов – широта натуры, буйство нрава его и прочее, его необузданность в любовных каких-то сценах – вот это все чувствуется в музыке Тухманова. Вот это самое главное. Или это Зубов – фанфарон, молодой мальчишка, который был человеком безумной фантазии, мечты. Поэтому там тоже музыка такая легковесная. Или это, скажем, партия принца шведского, Густава. Это такой менталитет скандинавского молодого человека, инфантильного, и музыка написана в таком ключе, и поэтому поет эту партию не тенор, а редкий голос такой – контртенор или альтино, будем говорить так. Так что все это срослось в такую мощную, интересную, мне думается, постановку для зрителя, который просто придет, может быть, он вот ни разу не был в опере, но он придет, и не уйдет оттуда. Как, скажем, раньше там загоняли на «Руслана и Людмилу» солдат, помните, был такой аналог тех времен оперы Глинки? Вот это та самая демократичная музыка и история, переданная в стихах Юрия Ряшенцева – она очень доступна простому рядовому зрителю, непосвященному. Но я уж не говорю о меломанах оперных, которые, честно говоря, уже устали от современных опер… Мне пришла в голову такая сентенция, понимаете, такой оперный рэп, да. Вот люди устают уже от современной музыки, обратите внимание, вот если говорим об эстраде, да? Вот сейчас опять все возвращается. Опять «Старые песни о главном», «Лучшие песни …». И все это вертится вокруг этого. Почему? Потому что очень много людей, которые не готовы это слушать. И вот есть масса слушателей, которые просто хотят что-то новенькое, но…
— … в доступном каком-то восприятии?
— Да, да. Поэтому это и Тухмановым позиционируется как открытая опера, или народная опера. Ведь если говорить о «Борисе Годунове», то это можно назвать народная опера. Все просто. Понимаете, все эти драматические монологи Бориса, когда он выходит на сцену, так сказать, перед Кремлем, и просто откровенно разговаривает с толпой, с жителями этого города. Короче говоря, все очень естественно и реально.
— А вы уже видели?
— Ну, во-первых, я был на репетициях, я был на трех постановках в Санкт-Петербурге. Должен сказать, что прошло это с блеском. И буквально после каждой сцены были аплодисменты. Вот я прихожу, скажем, в оперу сегодняшнюю, ну, слушаю «Севильского цирюльника» или «Аиду», да. Вот если хороший голос поет оперную арию – да, аплодисменты. Все зависит от подачи, будем так говорить. А здесь идет работа хора – она настолько потрясающа, что каждая сцена, где участвует хор, она настолько выстроена в движении, в пластических решениях, в подаче вокальной, что просто у каждой сцены аплодисменты. Каждый дуэт Екатерины – аплодисменты. Оркестровые какие-то моменты – тоже.
— Там несколько Екатерин?
— Сначала у Давида Федоровича, я очень жалею, что его нет со мной, надо было бы его привести, он лучше бы рассказал. Дело в том, что сначала у него была идея – молодая и пожилая Екатерина. Но потом мы говорили, говорили, и Дима Бертман, и я, посмотрев несколько произведений, которые сейчас в этом ключе написаны – в Свердловске с Екатериной Великой мюзикл идет – вот там две Екатерины.
— «Золотую маску», по-моему, он даже получил?
— Да. Поэтому было предложение, я не помню, от кого оно шло, — а почему бы не сделать три Екатерины? Потому что три фаворита и три этапа жизни царицы. И разные отношения, которые выстраиваются на протяжении вот этого времени. И разный возраст. И, мне кажется, было таким логичным очень решением, к которому все пришли однозначно, что это была молодая Екатерина, взрослая Екатерина и уже Екатерина такая в годах, будем говорить. Это интересно. Потому что на контрасте, например, Зубов и пожилая Екатерина – это, знаете, такой мальчишка, которого выбрала себе Екатерина – в этом есть даже такой контекст… И она молодая, стремящаяся к каким-то необузданным чувствам, к большой любви – конечно, вот здесь Орлов, с его стихией такой, с его мощью, с его мужскими началами. Поэтому в молодости она к этому стремится. Очень хорошо все это выстроено.
— И история там любовная, да?
— Да. Я думаю, что Тухманову и Ряшенцеву было бы интересно проследить вообще за жизнью Екатерины, у нее же много было очень серьезных дел таких, просветительских – и библиотеку, которую она организовала, и первые прививки на Руси от оспы она делала. Построила там много, так сказать, чего в России – и заводы, и начало промышленности. Но все это, я думаю, не очень интересно зрителю. Потому что человеческие чувства – они гораздо привлекательнее, чем описание ее общественной деятельности. Поэтому я думаю, что очень точно и правильно было просчитано это. И действительно, очень красивые дуэты, и сцены любовные такие, где есть эротика своеобразная. Ну, достаточно современно все это выглядит и подается современно. Но все равно – это та жизнь.
— Лев Валерианович, а вы так активно принимали участие и в кастинге артистов, наверное? Машу Максакову вы выбрали?
— Машу Максакову продвигал я, честно говоря. Ну, в каком плане? Дима предложил, и я сказал – да, нам нужны обязательно лица этой оперы. И мое предложение было сделать таким лицом оперы Машу Максакову и Колю Баскова. Коля соглашался и давал мне обещание, что он будет петь Орлова. Но дело в том, что потом он мне позвонил и сказал, что в Питере нет, ну, а в Кремле я спою обязательно. А потом звонит и говорит – Лев Валерианович, ради бога, сделайте скидку на то, что я, ну, мне хотелось бы петь большой спектакль, целый спектакль, а там – один акт, мне это не очень как бы… не то что неинтересно, но я считаю, что я достоин большего. Поэтому он не стал петь.
— А вы что на это ему ответили?
— Я ничего не отвечал Коле. Коля – симпатичный парень, он мой, так сказать, приятель как бы. Ну, у любого художника должно быть право выбора, правда? Вот сейчас, если он придет на спектакль, посмотрит, как это все выстроено, насколько это интересно и увлекательно, я думаю, что пожалеет. Потому что я, например, вот три спектакля смотрел, и мне просто захотелось войти в этот спектакль.
— Кого спеть?
— Ну, вот там есть роль Панина. Единственное, что я пою в эстраде таким легким звуком, скажем, эстрадным, да. Но на самом деле, если говорить о классике, об опере, то у меня бас-баритон. Такой полновесный бас-баритон, которым я мог бы работать. Но дело в том, что в эстраде я пою немножко другим звуком. Роль Потемкина для меня немножко высоковата – там Юра Веденеев поет. А роль Орлова совсем высокая – это тенор. Ну, мы говорили с Тухмановым, как только пройдут эти спектакли и, потом, если он допишет еще эту роль, Панина, если там будет оперная ария какая-то… Потому что роль не очень большая, честно говоря. Это советник Екатерины. Но такой любопытный персонаж очень, интриган.
— Серый кардинал.
— Собственно говоря, это он разлучил Екатерину и Орлова, сказав, что не может императрица быть сударыней Орловой. Или там, допустим, с Потемкиным – тоже его интрига. Это интересный персонаж очень и мне было бы любопытно это спеть. Ну, если расширится эта партия, может, в дальнейшем я спою. Честно говоря, расчет очень серьезный на то, чтобы это действительно была просветительская миссия такая, о которой говорит Николай Александрович Цветков, и чтобы мы смогли это показать не только в Питере и в Москве, ну, вот я уже разговаривал с руководством Красноярска, мои друзья, администраторы этих городов. Я думаю, с удовольствием в Екатеринбурге эту оперу примут, с удовольствием примут в Самаре, где есть оперные спектакли в настоящий момент. Но самое главное, мне видится все-таки какая-то зарубежная история. Почему? Это привлекательно для зарубежного зрителя. Им не надо ехать в Санкт-Петербург, в Екатерининский дворец, он же будет на сцене. И все, что связано с историей жизни русского общества, русского народа – это все переносится на сцену. Роскошные костюмы, кринолины, кафтаны потрясающие. Все это в движении, все это театрализовано. Поэтому это любопытно смотреть… Вот из-за чего мы смотрим «Аиду» в том виде, в каком она существует? Мне неинтересна «Кармен» или там «Аида», переставленная на современный лад, когда там с автоматами приходят, да, в касках. Но если это Верди, с его могучей музыкальной такой фактурой и вдруг … «Евгений Онегин» сейчас идет в современных костюмах, в галстуках, я не знаю, видел зритель наш, не видел, но я посмотрел специально, от начала до конца – мне было смешно, когда заходит Ленский в комнату, где сидят бухают у Лариных люди, не варят варенье там на природе, в роскошном саду, в этой дивной постановке Бориса Александровича Покровского, где ветерок легкий, атмосфера праздника, и приходит Ленский и говорит: «Прелестно здесь, люблю я этот сад, такой укромный и тенистый». И вот представьте, человек приходит в комнату, где бухают современные люди и говорит: «Прелестно здесь, люблю я этот сад», не посмотрев даже в окно. Ну, что здесь может привлекать? И все действие заключено в двух комнатах. Одна у Лариных и вторая у Греминых, где сидит олигарх в очках. Это генерал Гремин, это роскошный, мощный человек, испытавший многое-многое и, главное, прошедший какую-то большую жизнь. Генерал, с орденами… И Ларин – это любовь взрослого человека, который говорит «Любви все возрасты покорны»… Или олигарх, который что-то там купил и говорит – любви все возрасты покорны… Ну, остается только похлопать по талии… Ну, мне это претит. Я пойду, посмотрю какой-нибудь фильм…
— Лев Валерианович, я перед беседой почитала вашу биографию. Вы и в опере Гершвина пели партию, и потом выступали с большим симфоническим оркестром Рождественского. А потом ушли в эстраду. Не жалеете о том, что не пошли по пути серьезной классической музыки?
— Я вам честно признаюсь – для меня важно петь. Оратория Щедрина «Ленин в сердце народа» — это была моя первая работа, я до сих пор помню, я все собираюсь Родиону Константиновичу, если увидимся, спеть эту партию. Там забавная была партия. И рассказ о красногвардейце, который служил в охране у Владимира Ильича…
— А перед этим вы работали на заводе, поэтому вам точка зрения батрака…
— Да, абсолютно, я это делал убежденно… Такой рассказ. И я его искренне совершенно делал, как артист, будем говорить, перевоплотившись в этого красногвардейца. Потом у меня были спеты несколько оперных партий. Я пел в опере «Севастополь» Рубина. Я пел «Двое в сентябре», еще что-то. Массу современных опер, которые приносили на радио. Честно говоря, мне это немножко поднадоело. Причем, я пел на радио еще и камерные произведения, у нас были живые концерты, где я пел романсы Шуберта, Грига, не говоря уже о Чайковском. Но я говорю – мне важно петь. Вы знаете – пение это зараза. Почему народ ходит в караоке сейчас? Вы не задавали вопрос? Пение – это эйфория. Почему люди работают в театре за копейки, а не идут куда-нибудь в другую профессию, где можно больше заработать? Это зараза такая, понимаете, другого слова я сейчас не подберу. Мне важно было петь. Причем, песни-то тогда были такие, которые требовали не разговорного, а голоса. Я мог, скажем, петь песню Тухманова «Как безмерно притяжение земли» — там нужен голос. Попробуйте сейчас без голоса спеть эту песню? Нельзя же шепотом это спеть. Была песня такая стилизованная под классическую какую-то песню, некоторые песни были посложнее любой оперной арии.
— Эстрадные?
— Конечно. И я просто стал заниматься песней, видел, что это интересно мне, интересно зрителю. Ехать на периферию куда-то в оперный театр я не хотел. Потому что на радио у меня были возможности петь все, что я хочу, там было пять оркестров, я спел со всеми оркестрами. И с Рождественским, и с Шостаковичем. Причем, пел Шостаковича, у меня цикл был записан, его пять романсов, я их до сих пор помню. Пел с оркестром Силантьева, Карамышева, Рудвиковского. Представляете, это все глыбы! Вот сейчас, если все это воссоздать, я думаю, мы не соберем такие коллективы. И песня – она увлекла меня. Сейчас я пою еще более легкую песню, потому что время идет вперед.
— Есть своя мода и какие-то тенденции.
— Ну, конечно. Я сейчас даже написал такой хит для себя. С Игорем Крутым написал песню на свои стихи «Девочка из прошлого», буду ее петь на «Песне года». Это такая легкая, современная пьеска. И снял клип, который скоро появится. Идея какая? Сидит человек, видит девчонку молодую и его память, его мысли уносят его в прошлое. Он идет за современной этой девочкой, мимо витрин современных по улице Тверской и попадает в улицу Горького, в старый дом, где играют люди, где мороженое продают, где стоит газированная вода. Приходит в старую историю. Ну, это, наверное, не так уж оригинально, поскольку вот и фильм «Стиляги» сейчас вышел, который с блестящим успехом, мне кажется, прошел. Там не нужно голоса, надо просто напевать. К сожалению, я человек такой в стиле фьюжн, я могу петь и то, и другое. В принципе, как в свое время был Муслим Магомаев. Иосиф может тоже петь и романсы, и современные песни, что угодно. Таких примеров, к сожалению, очень мало. Вот Хворостовский сейчас работает в этом стиле, они написали с Крутым целую программу, которую будут показывать «Дежа вю», вот там стиль такой, где современная музыка и классическая.
— Лев Валерианович, Леонид Бендер вам пишет. Специально для вас написаны песни на стихи Андрея Дементьева «Погрустим о друзьях». Песня записана на диске. Можно ее в электронном виде послать, как это сделать? А самый главный вопрос – поете ли вы песни периферийных композиторов? Он иркутский композитор.
— Честно скажу, если это интересная песня – да. Вот так, например, я нашел для себя Андрея Никольского. Он не композитор, он бизнесмен, который увлекался музыкой и в конечном итоге он хороший поэт очень, и мелодист неплохой. Он пришел ко мне, принес мне две кассеты записей, я послушал и сказал – Андрей, я запишу пластинку обязательно. Записал. Потом я его познакомил с Машей Распутиной. Потом он написал для Филиппа Киркорова «Я поднимаю свой бокал». Ну, если это талантливо – почему бы и нет? У меня есть еще один мой товарищ, он доктор экономических наук, работал раньше в финансовой академии, сейчас занимается бизнесом, пишет неплохие песни. Я пою две или три его песни в концерте. Если это не самодеятельность, если это человек, имеющий академическое образование, ну, хотя бы музыкальное училище, да. Но когда мне присылают строчки и какие-то стихи – я даже не смотрю. Для этого нужно или гармонию прислать, или клавир. Но лучше всего – кассета с записью, ну хотя бы демо такое настоящее, где можно послушать и стихи, и музыку.
— Еще один ваш поклонник, Сергей, спрашивает. Почему вы не поете в опере? Когда вы приедете в Николаев с гастролями?
— В Николаеве я был в прошлом году. Я выступал продюсером концерта, который назывался «Мелодии друзей». В Николаеве работал Сосо Павлиашвили, Лайма, Анне Вески, по-моему, даже был Газманов, «Песняры». Сейчас мы делаем второй тур по Украине, не знаю, будет ли там Николаев или нет. А по поводу оперы я ответил. Пока меня больше увлекает организация этого дела. Ну, я не режиссер, я сопродюсер, автор идеи, где поставить этот спектакль, кого пригласить в этот спектакль. В частности, Юра Веденеев это одна из моих кандидатур была. Это человек из Большого театра, артист… Мы с Димой Бертманом о нем говорили… Вот как только эта опера встанет на ноги, будет гастрольный вариант, может быть, я с удовольствием спою.
— Скажите, пожалуйста, каким музыкальным инструментом вы владеете?
— Голос – самый сложный, самый, наверное, интересный музыкальный инструмент. К сожалению, так получилось, что я больше занимался спортом и как-то не уделял внимания обучению на фортепиано. У меня было общее фортепиано в институте, но я, по-моему, все четыре года играл одну и ту же какую-то фугу Баха, простенькую такую, на чем меня подловили на пятом курсе и сказали: «Вы уже это играли». Да, не владею я никаким. Я могу настучать себе партию, гармонию подыграть, но так просто, на слух.
— Как вы считаете, почему ваши песни по-прежнему востребованы, почему люди хотят слушать Лещенко, ведь сейчас, казалось бы, множество молодых артистов, но многие из них не собирают залы, которые собирает Лев Валерианович. В чем секрет вашего успеха?
— Я вам скажу вот о чем. Мне думается, что основная масса зрителей, которые слушают сейчас традиционное радио или сидят у телевизора – это люди от 35 до 85 лет. Молодежь сейчас вся в Интернете. А Интернет это нечто личностное, это не общественная, не массовая форма СМИ. А у телевизора, скажем, сидят взрослые люди, которые хотят слушать те песни, которые привыкли к тембрам голосовым, не к разговору какому-то, а к тембрам, чтобы они были узнаваемы, да. Вот тембр Магомаева, Пугачевой, Ротару. Их голос не спутаешь. И потом, есть эмоции. Ведь Алла Борисовна когда поет, она передает очень точно фактуру, драматургию песни, она заставляет сопереживать человека. Это самое главное. Вот все говорят – я сижу, у меня мурашки. Вот если ты добиваешься такого состояния у зрителя – значит, все. Ну, при всей моей любви к Диме Билану, он талантливый очень мальчик, я не спорю, ну, сколько можно слушать «невозможное – возможно»… И что там? Есть слова какие-то, над которыми можно задуматься, которые рождают воображение какое-то, будоражат наш мозг? И ритмическая какая-то основа. Ну да, для молодежи – это музыка фона или просто танцевальная такая…
— А вы любите потанцевать?
— Конечно, я ходил раньше лет пять назад в дискотеки. Ну, я не то чтобы танцевал, ну, я обычно иду с компанией взрослых людей, да. Ну, где-то отдельно садимся, отдельно подвигаемся… К большому сожалению, у нас нет практики клубов для взрослых. Вот я приезжаю, скажем, куда-то на отдых, грубо говоря, в какую-то зарубежную страну. И вечером я прихожу в зал, где собираются взрослые люди и просто танцуют, разучивают танцы. Даже в Турции, где я очень люблю отдыхать, спортивный лагерь такой, я называю его пионерлагерь для взрослых, там на берегу моря стоит целый павильон с роскошной мебелью, с роскошным звуком и днем взрослые люди разучивают пасадену или еще что-то такое современное. Это принято за рубежом, а у нас негде людям собираться, понимаете. Поэтому взрослые сидят у телевизора, а молодежь идет в дискотеку. Все как-то так дифференцировалось, у каждого свои вкусы, свои жизненные интересы.
— Не оставляя мечты об артистической профессии, вы работали бутафором, до того, как поступили в ГИТИС. Расскажите о самых ярких воспоминаниях из тех лет?
— Если честно, то, конечно, самое удивительное, с чем я столкнулся, я ведь пошел в Большой театр работать бутафором, мальчишкой, чтобы просто интегрироваться в этот процесс, потому что ну где я мог посмотреть? Билеты невозможно было доставать. Денег особых не было. А тут я сразу окунулся в атмосферу вот этой прекрасной музыки, прекрасного театрального действа. И я был просто потрясен совершенно всем тем, что в те годы проходило в Большом театре. Еще допевал Лемешев, еще работали прекрасные певицы, такие, как Галина Павловна Вишневская. Они только начинали. Я был свидетелем удивительных совершенно премьер Володи Васильева, Кати Максимовой.
— Майя Плисецкая еще тогда танцевала.
— Да. Потрясающе. Я был свидетелем постановки «Войны и мира» Борисом Александровичем Покровским, которую я просто знаю наизусть. И когда мне говорят, а что вы вот оперу там… Я говорю – потому что я это знаю, я за это отвечу, за любую партию. В «Борисе Годунове», в «Аиде», в «Кармен». Я все это знаю. Я могу спеть за любую фразу хора, скажем, из «Кармен». Я все это выучивал. И мне это нужно было как багаж. И я понимал, что моя дальнейшая судьба будет связана с этим. Я проработал там год, а потом я стал поступать в театральный институт и не поступил. И чего-то я так немножко депресснул, думаю, пойду-ка я займусь нормальной профессией, для себя буду где-то петь в самодеятельности, и я ушел из театра, пошел работать просто на завод. Меня устроили на такой элитный завод слесарем-сборщиком, я осваивал эту профессию. А потом я поступал второй раз в ГИТИС и опять не поступил… Вернее, я поступил, третий раз это было, я поступил, но, как бы я прошел туры, но меня не взяли, потому что я уходил в армию… Кафедры не было – я ушел в армию. Вот Большой театр – это была потрясающая история, я могу рассказывать о нем, написать летопись, так сказать, этого театра в те годы, когда там просто каждая личность, начиная с Жени Кипкало или там Леши Масленникова, или Саши Ведерникова… Я застал великолепных дирижеров, таких, как Мелик-Пашаев, Джураев. Потом пришла Лена Образцова. Это был золотой век Большого театра, который сейчас, на мой взгляд, просто убивается. И потом армия, которая меня тоже увлекла. Сначала я просто был танкистом, заряжающим, наводчиком. Я полгода служил в танковой части, я стрелял из всех видов оружия, я играл за армию в баскетбол и прочее. Я же еще занимался баскетболом. Я и сейчас почетный президент клуба баскетбольного «Триумф», это пятая команда в России, мы сейчас в Еврокубке играем. И в армии я просто окреп, возмужал, там масса дисциплин, которые были необходимы молодому человеку – кросс побегать там, на перекладине поработать, на брусьях. Ансамбль песни и пляски, который тоже был для меня совершенно ярчайшим жизненным отрезком. Потому что мы ездили по Германии, и я пел солистом уже этого ансамбля, нашего, армейского. И пел даже на немецком языке какие-то вещи. Это тоже была прекрасная практика. Ну, а потом, когда я пришел в ГИТИС, естественно, я поступал уже практически без экзаменов, я первый, второй тур и третий – я вошел просто… я спел одну фразу на итальянском языке, Филиппа из «Дон Карлоса» — они говорят, ну, читать он будет что-то? Нет, не надо… Я думал, что меня не приняли, но оказалось, что я поступил в ГИТИС. А дальше уже… Вообще, у меня жизнь сложилась очень интересно. Радио, — 10 лет.
— А когда вы поняли, что стали популярным?
— Ну, я думаю, после того, как я приехал из Сопота, где я получил первую премию «За того парня», хотя перед этим я получил вариацию и на «Золотом Орфее» тоже. Там была, правда, третья премия. Впереди меня оказались две женщины очаровательные. Одна полька, вторая француженка какая-то яркая такая, сейчас не помню. А в Сопоте я получил первую премию, гран-при не было тогда. Мы разделили эту первую премию с поляком. И на следующий день я проснулся уже, хотя я до этого уже два года, я пел уже серьезные такие вещи, как «Белая береза», «Не плачь, девчонка». Уже где-то маячило мое имя, но, конечно, такой популярности не было. А вот когда в Сопоте я получил первую премию, вся страна болела, ведь тогда Сопот это было единственное окно в западный мир, будем говорить. Конечно, я приехал уже, ну, просто был…
— Как Дима Билан.
— Я не знаю насчет того, с чем сравнить это…
— С «Евровидением».
— Я думаю, что да, да, конечно. «Сопот» это был аналог «Евровидения». Было 56 участников, не 16, а 56 стран, которые представляли певцы. У меня есть буклеты эти все огромные. Это шло 5 или 6 часов, с живым оркестром. И вот все 56 человек спели в этот вечер польскую песню, на следующий день спели… И все были, и американцы были, латины были, англичане, французы, итальянцы, которых нет на Евровидении сейчас, почему-то они игнорируют, считают, что это конкурс прибалтийских стран и России.
— Лев Валерианович, вы сегодня много концертируете, ездите с гастролями. При этом вы управляете благотворительными фондами, баскетбольным клубом, ведете бизнес. Как вы все успеваете? В чем секрет вашей активности? В благотворительных акциях вы наверное участвуете активно? Потому что у вас просят…
— Я должен сказать, что не могу пройти мимо человеческих страданий, боли. Могу сказать честно, не на все письма, которые приходят ко мне, я отвечаю. Мы рассматриваем все письма и на некоторые мы откликаемся. Вот было два сюжета серьезных, когда нужно было девочке операцию делать, одной и второй. Мы помогали. Благотворительный фонд называется «Добрые люди». Этот фонд поддерживает мой товарищ Игорь Викторович Макаров. Мы сегодня должны с ним встретиться. Я свои средства там оставляю.
— А много вы тратите на благотворительность?
— Мы тратим на благотворительность в год не очень много. Где-то порядка 60-70 тысяч долларов.
— Прилично.
— Ну, что значит прилично? Вот я три раза издавал журнал. Был человек, который помогал мне. Борис Александрович Громов. Я ему позвонил и сказал: «Борис Александрович, если можешь?». А он: «Трудно, из бюджета». Но все-таки они выкроили какие-то деньги. Мы издали три журнала. А потом, куда я только не обращался, даже с письмом через моих друзей на самый верх. Сейчас идут какие-то подвижки. Я разговаривал и с Юрием Михайловичем Лужковым на одном из вечеров. Давайте сделаем газету. Вот они сделали газету по моей идее «Родительский дом». Там должен быть реестр этих всех возможных случаев, когда просто необходима помощь.
— Это журнал именно по поводу помощи?
— Да, журнал по помощи. Отдельные рекламные акции проходят. Вот сейчас Чулпан Хаматова занимается очень серьезно. Я поддерживаю ее акцию, хотя у меня своя линия благотворительная, помощь детям, больным лейкемией. Я ездил в больницу два раза. Говорил, что эта идея очень благородная, замечательная. Но без государства это невозможно сделать. Я писал записку на самый верх о том, что благотворительность должна быть организована государством под контролем. Все благотворительные организации. Это все должно стекаться в единый поток, где был бы один человек, который управлял этим процессом. Это сложно, это истинная благотворительная. А это воры, которые за счет каких-то инъекций занимаются благотворительностью в свой карман. И в результате я думаю, что государство не может знать все болевые точки и иметь возможность что-то в этом делать. Вот что такое письмо, которое прислал человек: «Мне не хватает десяти тысяч, чтобы купить ребенку ботинки». Или пример очень нехороший, когда человек пишет, что мне нужно купить корову, иначе просто моя жена не хочет жить.
— Это конкретно пришло такое письмо, и вы помогали купить корову?
— Да, перечисляли деньги. Просто давали деньги. Поэтому в статье «Аргументах» моя была, где я говорил, почему нельзя сделать систему малых кредитов? Когда людям немножко не хватает. Зачастую человеку не хватает 15 тысяч, для того, чтобы не уйти в мир иной. Вот ребенку надо позарез купить ботинки, которых у него нет. Просто в школу не в чем ходить. Я думаю, что система малых кредитов помогла бы. Даже представьте себе, если даже человек не отдает? Что государство обеднеет? Да? Сейчас вроде в Думе выдвигают эту идею, не знаю, сработает этот закон или нет? В конце-концов, человек берет малый кредит на развитие бизнеса, и он будет стремиться отдать, чтобы получить еще такой кредит. А кто не отдаст, значит, для него этот шанс закрывается. Это же очень плохо. У нас невозвратные кредиты есть миллиардные, которые берут производства. Какой-то завод берет, не хочу говорить. Вот они получили несколько миллиардов, профукали это все и просят опять.
— Про «Автоваз»?
— Ну, бывает…
— А в социальных программах вы участвуете?
— Я точечно делаю. Вот письма приходят. У нас есть конкретные направления, по которым мы работаем. Одно из направлений – помощь ветеранам, спортсменам. У нас есть 10 человек – ветеранов спорта динамовских, которым мы до сих пор помогаем. К пенсии доплачиваем по 2-3 тысячи рублей. У нас есть детский дом, которому мы тоже помогаем. У нас эта система не выстроена по одной простой причине: нет этого реестра и нет самого главного, точного осмысления: чего куда надо. Один человек говорит, что денег надо столько кому-то помочь, а другой столько наворовал, что говорит: «Надо мне помочь, а иначе меня не примут». А вот когда осознанно, ты понимаешь, что ты не можешь жить иначе, потому что рядом люди просто нищета такая. Ведь редко кто из них ездит и видит по-настоящему печальную картину деревенскую. Наши руководители приезжают, их принимают, они идут на благополучный завод, предприятие. Может, Шойгу, он знает эту жизнь. Когда он приезжает на аварию, то видит, что там что-то такое невероятное. Я вижу, как живет народ. И я понимаю, что люди жутко нуждаются. И я знаю, что можно эту ситуацию каким-то образом изменить. Но, к сожалению, мои идеи зависают…
— Лев Валерианович. Расскажите, вот вы к нам приехали от Пахмутовой, вы там с ней занимались?
— Эта идея первого канала. Боюсь, можно ли это рассказывать. 30-го будет презентация логотипа олимпийского, и на Красной площади, на залитом катке будет полторы тысячи человек, и будет акция, где будет принимать участие господин Рогия, Леонид Васильевич Тягачев, может быть Дмитрий Анатольевич Медведев, и будет презентация логотипа и передачи, не знаю, как это будет сформулировано, эстафеты. А я продвигаю идею, ну, не может быть символом Олимпиады никто, кроме белого медведя. Тем более, что мишка тот улетел, а его собрат младший вернулся в белом обличии. И вот мы сейчас слушали песню Александры Николаевны. Николай Николаевич переписал слова, что олимпийский младший брат возвращается и соберутся друзья теперь уже не в Москве, а в Сочи. В этом чудесном, славном городе, где будет проходить белая Олимпиада.
— Там заканчивается песня: «До свидания, наш…»?
— А сейчас, наоборот, мы ждем этой олимпиады и желаем всем олимпийских побед. Николай Николаевич написал замечательные слова. Александра Николаевна оставила…
— Ту же музыку?
— Да. По всей вероятности, я буду ее петь в заключении всего этого действия. Я вообще представляю на Олимпиаде, символом там Миша старый, а вдруг откуда-то из поднебесья спустится на парашюте белый мишка. Отряхнет с себя снег. Очаровательно улыбнется и скажет: «Зимняя Олимпиада 2014 года открыта!». Не знаю, как это будет. Я эту идею все время продвигаю, где только могу. А какой будет логотип, какой будет символ Олимпиады, пока не ясно. Может быть, это будет альбатрос, может это будет дельфиненок, такая мысль мелькает. А какие еще в Сочи птички? Чайка. Чайка смело пролетела.
— Эту новую песню Пахмутовой и Добронравова 30 ноября вы будете исполнять?
— Сейчас обсуждается тема еще певицы, которая… Может быть, это будет Таня Анциферова, может быть это будет какая-то молодая певица?
— А вот вопрос: кто и когда запретить петь на концертах под фонограмму?
— У нас это не запрещено. Якобы законопроект такой в думе существовал, но это смешно. Дело в том, что всегда можно оправдать пение под фонограмму. Скажем, нет надежной аппаратуры, нет в студии или на стадионе звуковой аппаратуре, которая могла бы озвучить. Это выбор каждого исполнителя. Выбор его совести. Сейчас я знаю классических певцов, которые на концерте вместе со мной участвуют и поют под фонограмму. Проконтролировать это смешно. К каждому микрофону не приставишь милиционера. Бывали случаи, когда я, например, репетирую под фонограмму, и говорю своим бек-вокалисткам, вы фальшиво поете. Потому что на фонограмме записано, а вы поете дабл как бы, но фальшиво. А они: «Как под фонограмму. Да мы живьем поете». А я говорю, вы поете под записанную фонограмму, они на сцене не могут разобрать. А как можно в зрительном зале….? Я даже задавал вопрос. У меня была такая шутка: в зрительном зале кто-то говорит: «Уберите фонограмму». А я говорю, это живой звук, но просто хорошо отстроенный. Сыграйте труба, начали, спели. Я говорю, теперь вот следующая песня. А это, говорю, было под фонограмму? Они отвечают: «Нет живьем». А я им – а вот эта была под фонограмму. Узнать практически невозможно. Только специалист может разобраться. Это вопрос интереса и совести исполнителя. Какой смысл рот открывать? Когда незнакомое произведение, бывает, авторские вечера на телевидении снимаются. А ты думаешь не о том, как привнести свое отношение, свои эмоции, а о том, как правильно сартикулировать и попасть в звук.
— Анатолий вас спрашивает: «А все-таки, чего не хватает вам в этой жизни сегодняшней? Есть ли такие моменты в вашей биографии, о которых не хочется вспоминать?».
— Знаете, мне не хватает, честно скажу, может быть совсем из другой области. Мне кажется… Я разделяю Родину и государство. Для меня это разные понятия. Родина это моя земля, мой дом, а государство, это аппаратники, которые выстраивают жизнь в обществе. Жизнь в государстве. Привнося в эту жизнь законы новые, этику, эстетику. Хотя у каждого должно быть это все свое. Но мне кажется, что самая большая беда и я этим очень даже озабочен, что у нас, к сожалению, это говорит и Президент, у нас законы пока что не работают. И я с этим сталкиваюсь, читаю много прессы. В последнее время мы очень много говорим о коррупции. Пора уже это разрулить. Пора уже человеку знать, это я могу, это я не могу. Все должно быть прописано. Сколько можно в думе заседать в десяти чтениях о законе по малоимущим кредитам? Чего там заседать? Это понятно каждому нормальному человеку, что надо срочно это сделать. И что касается законодательства: в конце концов, давайте всем миром как-то договоримся об этом. Столько проблем. И говорят, и заседания в думе, и в прессе. Это, пожалуй, единственное, что меня беспокоит. У нас нет единой социальной программы. Слава богу, сейчас было обращение к Федеральному Собранию, где Дмитрий Анатольевич все расставил акценты, все позиции обозначил. Но ведь это надо повседневно. Это надо исполнять.
— А что такое социальная программа в вашем понимании?
— Это, прежде всего, надо, чтобы каждому человеку в нашей стране было хорошо. Это сверхзадача. И каждому человеку, не только пенсионерам, школьникам, студентам. А каждому человеку. А как сделать хорошо? Масса способов существует.
— Ну, например?
— Я сейчас войду в противоречие с идеями, которые у нас…
— Ну, вот свой способ. Не политический, а вот такой человеческий. Как сделать хорошо?
— Я думаю, что надо обратить внимание в первую очередь на нашу периферию. На эти разбитые деревни, села. Ужасные дороги. Сейчас сплошная безработица. Я понимаю, что это не моя идея. Это то, что говорит народ. Все, что я говорю, это то, что я слышу от народа. Почему мы столько времени держали стабилизационный фонд. И сейчас непонятно, как его возвращать. Ну почему нельзя было в тот момент, когда все работало, почему нельзя было, хотя бы какую-то часть, ну 20 процентов бросить на строительство дорог. Вот вам, пожалуйста, занятость людей. Есть масса людей, которые с удовольствием поедут за деньги работать, как это было в старые добрые времена. На БАМ ехали. Почему на БАМ ехали, комсомольско-молодежная стройка. Не за идею, там на этой стройке люди могли заработать нормальные деньги. Им платили надбавки, северные, что угодно. Они получали в три-четыре раза больше. Почему север развивался. Нефтеносный край. Потому что они ехали в эту мерзлоту, но они знали, что они будут зарабатывать деньги. Каждый человек хочет. Значит, надо понимать, что надо платить нормально людям. А у тех, кто стоит в ларьках, пусть они сами зарабатывают. Продавцы, официанты… Обратите внимание на село. Потом: сельскохозяйственные продукты… У нас нету их. 80 процентов, это говорит народ, не знаю, может, это не так, завозим из-за рубежа. Лекарств своих нет. Вот только сейчас Дмитрий Анатольевич озвучивает. Ведь это же было давно и ясно видно, но почему это не происходит? Почему элементарно у нас нет вакцин против гриппа? У нас нет анальгинов, ни пирамидонов, нет лекарств самой нужно необходимости отечественного производства?
— Анальгин-то есть.
— Медицина, педагоги. Ну в конце-то концов, сколько можно говорить? Пенсии? Я получаю, артист, я не хожу за пенсией, она куда-то перечисляется. Как у артиста, который озвучил эпоху, пенсия 5400 рублей. Это что? Представьте себе, я на пенсии. Я не могу петь. Вот я Лев Лещенко, что я должен с сумой стоять? Или побираться? На пять тысяч можно прожить? Вот давайте отбросим, что я заработал? Я могу прожить на пять тысяч в Москве?
— Ехать в Крекшино, на дачу, выращивать картошку.
— Я и выращиваю У меня свои огурцы, свои помидоры, свой укроп, своя зелень.
— На участке?
— Не в Крекшино. Я сейчас в Болшево живу. Да, жена выращивает у меня, огурчики делает свои.
— То есть, не ферма, а все своими руками.
— Внизу на пойме есть маленький участочек, и я там… Я хохмлю, конечно, и говорю, кризис пришел, ребята. Ну, чего же кризис. Но мы же не во время войны, когда голод собачий. Или голодомор. У нас же руки есть, возьмите, картошку посадите, помидоры. У меня тесть, которому 87 лет. Он всю жизнь был большим руководителем. Заместителем Тихонова, начальником отдела Госплана. Сейчас приехал на дачу и выращивает… Курицы и 47 сортов разных… Понимаете? Значит, надо руки иметь, вот и все.
— А жена у вас хозяйственная? Вы ведь всю жизнь с одной женой в браке.
— Не всю. Это вторая моя жена. Мы живем 30 с лишним лет.
— Она на 12 лет вас моложе?
— Да. Она замечательный человек, образованный, умный, талантливый. Прекрасно шьет, знает прекрасно сельское хозяйство. Это ее самое любимое увлечение: цветы, растения. Постоянно регенерирует, достраивает.
— Лев Валерианович, а вот какими талантами должна обладать женщина, чтобы прожить супружескую жизнь с таким интересным, популярным, известным, обожаемым многими женщинами поклонницами. Что нужно?
— Это талант, дать возможность человеку жить так, как он хочет.
— Не ограничивать мужа?
— Ни в чем не ограничивать, ни в чем? Никогда не задавать лишних вопросов. Это, конечно, я утрирую. Во всяком случае, быть интеллигентным человеком и понимать, что это союз двух сердец, союз двух душ. И у каждого своя личная жизнь. Это не значит, что у меня свое, а у тебя свое. Но находить какие-то общие интересы, возможность друг другу что-то предлагать, привносить в жизнь друг друга что-то свое. Например, она много читает, я не имею такой возможности. А она мне постоянно подбрасывает то философскую книжку, то художественную литературу. И я ей очень благодарен. Или какие-то идеи. Я приношу ей свое творчество…
— И материально, наверное, содержите полностью семью?
— Материально – это уже обязательно. Я вообще не понимаю мужчин, которые делят – это мое, это твое. Не понимаю мужчин, которые отбирают у матери детей. Я многое чего не понимаю. Или там, допустим, я этой женщине много дал, и я хочу получить это обратно – с какой стати? Ты дал это за удовольствие за свое. Никто же не говорит, что тебе было плохо. Ну, вот я задаю вопрос – ты там ругаешься, ты лютуешь, а ты скажи, тебе было хорошо все эти 8 лет, сколько ты был с этой женщиной? Да, мне было хорошо. Я говорю, ну, вот за это ты и заплатил. Ну, это не по-мужски, я считаю, просто. Ну, это мои представления о жизни, а у кого-то другие.
— Лев Валерианович, а правда, что ваш отец до ста лет прожил?
— Практически, да. На его могильной плите стоит дата 1904-2004. В этом году было 5 лет, как он ушел из жизни. Да, он был долгожителем. И мне остается только уповать на то, что он даровал мне нормальную жизнь, свою генетику. Я ему очень благодарен за это. Я рос без мамы сначала, потом у меня появилась приемная матушка, которая мне тоже достаточно много внимания уделяла. Я все-таки рос не безотцовщиной.
— Лев Валерианович, время наше заканчивается в эфире, давайте еще раз пригласим на оперу «Царица», премьера которой пройдет 25 и 26 ноября в Кремлевском дворце.
— Да, я хочу пригласить от всей души, хотя должен сказать, что уже такое очень серьезное шевеление с билетами и важно не опоздать, потому что уже большая часть билетов распродана, интерес огромный к этому спектаклю. Потому что имя Тухманова связано со многими, наверное, событиями музыкальными в нашей жизни. Две его прелестные пластинки, которые перевернули практически нашу музыкальную историю жизненную, да. Вот «Как прекрасен этот мир», «По волнам моей памяти». Это его новое движение и очень интересное. Я говорил об этом, на примере своей супруги, она посмотрела три спектакля, хотя в оперу редко ходит, практически не ходит…
— Три спектакля подряд «Царицы»?
— Да, да. И была просто в восторге. Я, например, какой-нибудь спектакль «Евгения Онегина» смотрел раз 20, если не 40. Поэтому, если это хорошая, настоящая музыка, ее хочется слушать и слушать, и открываешь какие-то новые для себя, интересные моменты, которые вначале, может, сразу и не запомнятся. Увлекательное действие. Мы погружаемся во время великого правления этой блистательной нашей императрицы. И драматургия хорошая, костюмы, хор, музыка. Я знаю, что ни один человек, который пришел, просто посторонний, не ушел из зрительного зала. Хотя зачастую у нас бывает так – опера начинается какая-нибудь современная, пол-акта люди посидят, потом начинают уходить из зала. Знаете, такая шутка была в свое время – знаете, если не понравится, приходите с билетами, я верну деньги. Но это не реклама, это просто приглашение просто посмотреть этот спектакль 26 и 25 ноября в Кремлевском дворце съездов.
— Спасибо большое. У нас в гостях был Лев Лещенко. Спасибо.
Источник http://www.yar.kp.ru/daily/press/detail/3705/
