Лев Лещенко, неофициально

Народный артист России Лев Лещенко ответил на вопросы читателей 18 ноября.

Представляем стенограмму трансляции.     

Ведущая — Анастасия ПЛЕШАКОВА.

— Добрый день, сегодня у нас в студии народный артист России Лев Лещенко. Лев Валерианович в рекомендации и представлении не нуждается – кумир миллионов женщин и мужчин тоже, я думаю. Сегодня Лев Валерианович пришел к нам в необычной роли, не только для него, но и для нас тоже. Он теперь выступает в роли продюсера, хотя скромно себя называет сопродюсером, но что за этим стоит, нам Лев Валерианович сейчас и расскажет.

Фото Вадим ШЕРСТЕНИКИН

— Знаете, я в свое время на пресс-конференции на одной пошутил. Есть такой персонаж – дон Базилио в «Севильском цирюльнике», его главная сентенция в жизни – дайте денег, я вам все устрою. Ну вот. И когда устроили это замечательные люди – композитор Давид Тухманов, поэт Юрий Ряшенцев и руководитель театра «Геликон» Дмитрий Бергман. Вот они все это устроили блистательно совершенно, а я сделал первое – будем говорить так. У меня есть друзья, сподвижники какие-то, я обратился к ним. Долгое время я творчески работаю с компанией «Лукойл», там все мои друзья, но на этот раз это не была компания «Лукойл», это была компания «УралСиб» и один из бывших вице-президентов этой компании Николай Александрович Цветков сподобился прослушать эту оперу «Царица». Это новая опера Давида Тухманова и Юрия Ряшенцева. Первоначальное название было «Екатерина Великая», но очень много сейчас и постановок, и спектаклей всевозможных, где фигурирует это название, поэтому решили сделать более привлекательное такое название, и оно получило название «Царица». Я эту оперу прослушал два-три раза, она мне очень понравилась. Поиск начался с того, чтобы заинтересовать кого-то из имущих людей, теперь это называется спонсоры. Я бы сказал, что это не спонсоры, а, скорее всего, если говорить о Николае Александровиче Цветкове, то он меценат. У него очень мощная программа, связанная с просветительством, с поддержкой людей талантливых, интеллектуалов. Не только творческих людей, но и ученых, людей, которые связаны с другими профессиями. Поэтому его жизненные устремления простираются как раз в эту его деятельность. Поэтому несложно было его заинтересовать, ведь музыка-то очень хорошая, великолепное либретто, а уж об исполнителях я вообще молчу. Все как-то срослось. Исполнители «Геликон-оперы» — это блистательный хор, блистательный оркестр, дирижер, великолепные декорации, прелестные совершенно костюмы, восхитительно сделано все это. Как бы погружает нас в эпоху того времени, времени правления Екатерины Великой. В одной из рецензий был такой нехороший кивок в сторону музыки, что, мол, есть какие-то аналоги и прочее. Но я считаю, что если делать оперу о том времени, современным языком ее нельзя сделать… Я думаю, это не будет так интересно. Это, понимаете, как спектакль драматический. Вот в классическом фильме, скажем, о времени Екатерины или Петра Первого, ну, не может быть современной эстрадной музыки – это будет неким противочтением. И вот, мне думается, что Давид Федорович, он, как тонкий художник и остро чувствующий драматургию произведения, он стилизовал эту музыку под музыку того времени. Там есть барокко, там есть раёк такой, там есть очень много русской музыки. Знаете, вот хоры чем-то напоминают хоры оперы Мусоргского — из «Бориса Годунова», из «Хованщины».

— Но это не плагиат?

— Это не плагиат, это оригинальная музыка. Что касается оперных партий, там то же самое. Да, может быть, что-то от Чайковского там звучит, но все равно, здесь нет ни одной строчки, которая повторяла бы, скажем, какую-нибудь арию из «Чародейки» Чайковского или «Евгения Онегина». Музыка оригинальная, музыка очень драматургически точная. Ведь самое главное – если это граф Потемкин, то это такой мощный, современный, интеллигентный уже, к тому время поднаторевший в делах государственных. Или это Орлов – широта натуры, буйство нрава его и прочее, его необузданность в любовных каких-то сценах – вот это все чувствуется в музыке Тухманова. Вот это самое главное. Или это Зубов – фанфарон, молодой мальчишка, который был человеком безумной фантазии, мечты. Поэтому там тоже музыка такая легковесная. Или это, скажем, партия принца шведского, Густава. Это такой менталитет скандинавского молодого человека, инфантильного, и музыка написана в таком ключе, и поэтому поет эту партию не тенор, а редкий голос такой – контртенор или альтино, будем говорить так. Так что все это срослось в такую мощную, интересную, мне думается, постановку для зрителя, который просто придет, может быть, он вот ни разу не был в опере, но он придет, и не уйдет оттуда. Как, скажем, раньше там загоняли на «Руслана и Людмилу» солдат, помните, был такой аналог тех времен оперы Глинки? Вот это та самая демократичная музыка и история, переданная в стихах Юрия Ряшенцева – она очень доступна простому рядовому зрителю, непосвященному. Но я уж не говорю о меломанах оперных, которые, честно говоря, уже устали от современных опер… Мне пришла в голову такая сентенция, понимаете, такой оперный рэп, да. Вот люди устают уже от современной музыки, обратите внимание, вот если говорим об эстраде, да? Вот сейчас опять все возвращается. Опять «Старые песни о главном», «Лучшие песни …». И все это вертится вокруг этого. Почему? Потому что очень много людей, которые не готовы это слушать. И вот есть масса слушателей, которые просто хотят что-то новенькое, но…

— … в доступном каком-то восприятии?

— Да, да. Поэтому это и Тухмановым позиционируется как открытая опера, или народная опера. Ведь если говорить о «Борисе Годунове», то это можно назвать народная опера. Все просто. Понимаете, все эти драматические монологи Бориса, когда он выходит на сцену, так сказать, перед Кремлем, и просто откровенно разговаривает с толпой, с жителями этого города. Короче говоря, все очень естественно и реально.

— А вы уже видели?

— Ну, во-первых, я был на репетициях, я был на трех постановках в Санкт-Петербурге. Должен сказать, что прошло это с блеском. И буквально после каждой сцены были аплодисменты. Вот я прихожу, скажем, в оперу сегодняшнюю, ну, слушаю «Севильского цирюльника» или «Аиду», да. Вот если хороший голос поет оперную арию – да, аплодисменты. Все зависит от подачи, будем так говорить. А здесь идет работа хора – она настолько потрясающа, что каждая сцена, где участвует хор, она настолько выстроена в движении, в пластических решениях, в подаче вокальной, что просто у каждой сцены аплодисменты. Каждый дуэт Екатерины – аплодисменты. Оркестровые какие-то моменты – тоже.

— Там несколько Екатерин?

— Сначала у Давида Федоровича, я очень жалею, что его нет со мной, надо было бы его привести, он лучше бы рассказал. Дело в том, что сначала у него была идея – молодая и пожилая Екатерина. Но потом мы говорили, говорили, и Дима Бертман, и я, посмотрев несколько произведений, которые сейчас в этом ключе написаны – в Свердловске с Екатериной Великой мюзикл идет – вот там две Екатерины.

— «Золотую маску», по-моему, он даже получил?

— Да. Поэтому было предложение, я не помню, от кого оно шло, — а почему бы не сделать три Екатерины? Потому что три фаворита и три этапа жизни царицы. И разные отношения, которые выстраиваются на протяжении вот этого времени. И разный возраст. И, мне кажется, было таким логичным очень решением, к которому все пришли однозначно, что это была молодая Екатерина, взрослая Екатерина и уже Екатерина такая в годах, будем говорить. Это интересно. Потому что на контрасте, например, Зубов и пожилая Екатерина – это, знаете, такой мальчишка, которого выбрала себе Екатерина – в этом есть даже такой контекст… И она молодая, стремящаяся к каким-то необузданным чувствам, к большой любви – конечно, вот здесь Орлов, с его стихией такой, с его мощью, с его мужскими началами. Поэтому в молодости она к этому стремится. Очень хорошо все это выстроено.

— И история там любовная, да?

— Да. Я думаю, что Тухманову и Ряшенцеву было бы интересно проследить вообще за жизнью Екатерины, у нее же много было очень серьезных дел таких, просветительских – и библиотеку, которую она организовала, и первые прививки на Руси от оспы она делала.  Построила там много, так сказать, чего в России – и заводы, и начало промышленности. Но все это, я думаю, не очень интересно зрителю. Потому что человеческие чувства – они гораздо привлекательнее, чем описание ее общественной деятельности. Поэтому я думаю, что очень точно и правильно было просчитано это. И действительно, очень красивые дуэты, и сцены любовные такие, где есть эротика своеобразная. Ну, достаточно современно все это выглядит и подается современно. Но все равно – это та жизнь.

— Лев Валерианович, а вы так активно принимали участие и в кастинге артистов, наверное? Машу Максакову вы выбрали?

— Машу Максакову продвигал я, честно говоря. Ну, в каком плане? Дима предложил, и я сказал – да, нам нужны обязательно лица этой оперы. И мое предложение было сделать таким лицом оперы Машу Максакову и Колю Баскова. Коля соглашался и давал мне обещание, что он будет петь Орлова. Но дело в том, что потом он мне позвонил и сказал, что в Питере нет, ну, а в Кремле я спою обязательно. А потом звонит и говорит – Лев Валерианович, ради бога, сделайте скидку на то, что я, ну, мне хотелось бы петь большой спектакль, целый спектакль, а там – один акт, мне это не очень как бы… не то что неинтересно, но я считаю, что я достоин большего. Поэтому он не стал петь.

— А вы что на это ему ответили?

— Я ничего не отвечал Коле. Коля – симпатичный парень, он мой, так сказать, приятель как бы. Ну, у любого художника должно быть право выбора, правда? Вот сейчас, если он придет на спектакль, посмотрит, как это все выстроено, насколько это интересно и увлекательно, я думаю, что пожалеет. Потому что я, например, вот три спектакля смотрел, и мне просто захотелось войти в этот спектакль.

— Кого спеть?

— Ну, вот там есть роль Панина. Единственное, что я пою в эстраде таким легким звуком, скажем, эстрадным, да. Но на самом деле, если говорить о классике, об опере, то у меня бас-баритон. Такой полновесный бас-баритон, которым я мог бы работать. Но дело в том, что в эстраде я пою немножко другим звуком. Роль Потемкина для меня немножко высоковата – там Юра Веденеев поет. А роль Орлова совсем высокая – это тенор. Ну, мы говорили с Тухмановым, как только пройдут эти спектакли и, потом, если он допишет еще эту роль, Панина, если там будет оперная ария какая-то… Потому что роль не очень большая, честно говоря. Это советник Екатерины. Но такой любопытный персонаж очень, интриган.

— Серый кардинал.

— Собственно говоря, это он разлучил Екатерину и Орлова, сказав, что не может императрица быть сударыней Орловой. Или там, допустим, с Потемкиным – тоже его интрига. Это интересный персонаж очень и мне было бы любопытно это спеть. Ну, если расширится эта партия, может, в дальнейшем я спою. Честно говоря, расчет очень серьезный на то, чтобы это действительно была просветительская миссия такая, о которой говорит Николай Александрович Цветков, и чтобы мы смогли это показать не только в Питере и в Москве, ну, вот я уже разговаривал с руководством Красноярска, мои друзья, администраторы этих городов. Я думаю, с удовольствием в Екатеринбурге эту оперу примут, с удовольствием примут в Самаре, где есть оперные спектакли в настоящий момент. Но самое главное, мне видится все-таки какая-то зарубежная история. Почему? Это привлекательно для зарубежного зрителя. Им не надо ехать в Санкт-Петербург, в Екатерининский дворец, он же будет на сцене. И все, что связано с историей жизни русского общества, русского народа – это все переносится на сцену. Роскошные костюмы, кринолины, кафтаны потрясающие. Все это в движении, все это театрализовано. Поэтому это любопытно смотреть… Вот из-за чего мы смотрим «Аиду» в том виде, в каком она существует? Мне неинтересна «Кармен» или там «Аида», переставленная на современный лад, когда там с автоматами приходят, да, в касках. Но если это Верди, с его могучей музыкальной такой фактурой и вдруг … «Евгений Онегин» сейчас идет в современных костюмах, в галстуках, я не знаю, видел зритель наш, не видел, но я посмотрел специально, от начала до конца – мне было смешно, когда заходит Ленский в комнату, где сидят бухают у Лариных люди, не варят варенье там на природе, в роскошном саду, в этой дивной постановке Бориса Александровича Покровского, где ветерок легкий, атмосфера праздника, и приходит Ленский и говорит: «Прелестно здесь, люблю я этот сад, такой укромный и тенистый». И вот представьте, человек приходит в комнату, где бухают современные люди и говорит: «Прелестно здесь, люблю я этот сад», не посмотрев даже в окно. Ну, что здесь может привлекать? И все действие заключено в двух комнатах. Одна у Лариных и вторая у Греминых, где сидит олигарх в очках. Это генерал Гремин, это роскошный, мощный человек, испытавший многое-многое и, главное, прошедший какую-то большую жизнь. Генерал, с орденами… И Ларин – это любовь взрослого человека, который говорит «Любви все возрасты покорны»… Или олигарх, который что-то там купил и говорит – любви все возрасты покорны… Ну, остается только похлопать по талии… Ну, мне это претит. Я пойду, посмотрю какой-нибудь фильм…

— Лев Валерианович, я перед беседой почитала вашу биографию. Вы и в опере Гершвина пели партию, и потом выступали с большим симфоническим оркестром Рождественского. А потом ушли в эстраду. Не жалеете о том, что не пошли по пути серьезной классической музыки?

— Я вам честно признаюсь – для меня важно петь. Оратория Щедрина «Ленин в сердце народа» — это была моя первая работа, я до сих пор помню, я все собираюсь Родиону Константиновичу, если увидимся, спеть эту партию. Там забавная была партия. И рассказ о красногвардейце, который служил в охране у Владимира Ильича…

— А перед этим вы работали на заводе, поэтому вам точка зрения батрака…

— Да, абсолютно, я это делал убежденно… Такой рассказ. И я его искренне совершенно делал, как артист, будем говорить, перевоплотившись в этого красногвардейца. Потом у меня были спеты несколько оперных партий. Я пел в опере «Севастополь» Рубина. Я пел «Двое в сентябре», еще что-то. Массу современных опер, которые приносили на радио. Честно говоря, мне это немножко поднадоело. Причем, я пел на радио еще и камерные произведения, у нас были живые концерты, где я пел романсы Шуберта, Грига, не говоря уже о Чайковском. Но я говорю – мне важно петь. Вы знаете – пение это зараза. Почему народ ходит в караоке сейчас? Вы не задавали вопрос? Пение – это эйфория. Почему люди работают в театре за копейки, а не идут куда-нибудь в другую профессию, где можно больше заработать? Это зараза такая, понимаете, другого слова я сейчас не подберу. Мне важно было петь. Причем, песни-то тогда были такие, которые требовали не разговорного, а голоса. Я мог, скажем, петь песню Тухманова «Как безмерно притяжение земли» — там нужен голос. Попробуйте сейчас без голоса спеть эту песню? Нельзя же шепотом это спеть. Была песня такая стилизованная под классическую какую-то песню, некоторые песни были посложнее любой оперной арии.

— Эстрадные?

— Конечно. И я просто стал заниматься песней, видел, что это интересно мне, интересно зрителю. Ехать на периферию куда-то в оперный театр я не хотел. Потому что на радио у меня были возможности петь все, что я хочу, там было пять оркестров, я спел со всеми оркестрами. И с Рождественским, и с Шостаковичем. Причем, пел Шостаковича, у меня цикл был записан, его пять романсов, я их до сих пор помню. Пел с оркестром Силантьева, Карамышева, Рудвиковского. Представляете, это все глыбы! Вот сейчас, если все это воссоздать, я думаю, мы не соберем такие коллективы. И песня – она увлекла меня. Сейчас я пою еще более легкую песню, потому что время идет вперед.

— Есть своя мода и какие-то тенденции.

— Ну, конечно. Я сейчас даже написал такой хит для себя. С Игорем Крутым написал песню на свои стихи «Девочка из прошлого», буду ее петь на «Песне года». Это такая легкая, современная пьеска. И снял клип, который скоро появится. Идея какая? Сидит человек, видит девчонку молодую и его память, его мысли уносят его в прошлое. Он идет за современной этой девочкой, мимо витрин современных по улице Тверской и попадает в улицу Горького, в старый дом, где играют люди, где мороженое продают, где стоит газированная вода. Приходит в старую историю. Ну, это, наверное, не так уж оригинально, поскольку вот и фильм «Стиляги» сейчас вышел, который с блестящим успехом, мне кажется, прошел. Там не нужно голоса, надо просто напевать. К сожалению, я человек такой в стиле фьюжн, я могу петь и то, и другое. В принципе, как в свое время был Муслим Магомаев. Иосиф может тоже петь и романсы, и современные песни, что угодно. Таких примеров, к сожалению, очень мало. Вот Хворостовский сейчас работает в этом стиле, они написали с Крутым целую программу, которую будут показывать «Дежа вю», вот там стиль такой, где современная музыка и классическая.

— Лев Валерианович, Леонид Бендер вам пишет. Специально для вас написаны песни на стихи Андрея Дементьева «Погрустим о друзьях». Песня записана на диске. Можно ее в электронном виде послать, как это сделать? А самый главный вопрос – поете ли вы песни периферийных композиторов? Он иркутский композитор.

— Честно скажу, если это интересная песня – да. Вот так, например, я нашел для себя Андрея Никольского. Он не композитор, он бизнесмен, который увлекался музыкой и в конечном итоге он хороший поэт очень, и мелодист неплохой. Он пришел ко мне, принес мне две кассеты записей, я послушал и сказал – Андрей, я запишу пластинку обязательно. Записал. Потом я его познакомил с Машей Распутиной. Потом он написал для Филиппа Киркорова «Я поднимаю свой бокал». Ну, если это талантливо – почему бы и нет? У меня есть еще один мой товарищ, он доктор экономических наук, работал раньше в финансовой академии, сейчас занимается бизнесом, пишет неплохие песни. Я пою две или три его песни в концерте. Если это не самодеятельность, если это человек, имеющий академическое образование, ну, хотя бы музыкальное училище, да. Но когда мне присылают строчки и какие-то стихи – я даже не смотрю. Для этого нужно или гармонию прислать, или клавир. Но лучше всего – кассета с записью, ну хотя бы демо такое настоящее, где можно послушать и стихи, и музыку.

— Еще один ваш поклонник, Сергей, спрашивает. Почему вы не поете в опере? Когда вы приедете в Николаев с гастролями?

— В Николаеве я был в прошлом году. Я выступал продюсером концерта, который назывался «Мелодии друзей». В Николаеве работал Сосо Павлиашвили, Лайма, Анне Вески, по-моему, даже был Газманов, «Песняры». Сейчас мы делаем второй тур по Украине, не знаю, будет ли там Николаев или нет. А по поводу оперы я ответил. Пока меня больше увлекает организация этого дела. Ну, я не режиссер, я сопродюсер, автор идеи, где поставить этот спектакль, кого пригласить в этот спектакль. В частности, Юра Веденеев это одна из моих кандидатур была. Это человек из Большого театра, артист… Мы с Димой Бертманом о нем говорили… Вот как только эта опера встанет на ноги, будет гастрольный вариант, может быть, я с удовольствием спою.

— Скажите, пожалуйста, каким музыкальным инструментом вы владеете?

— Голос – самый сложный, самый, наверное, интересный музыкальный инструмент. К сожалению, так получилось, что я больше занимался спортом и как-то не уделял внимания обучению на фортепиано. У меня было общее фортепиано в институте, но я, по-моему, все четыре года играл одну и ту же какую-то фугу Баха, простенькую такую, на чем меня подловили на пятом курсе и сказали: «Вы уже это играли». Да, не владею я никаким. Я могу настучать себе партию, гармонию подыграть, но так просто, на слух.

— Как вы считаете, почему ваши песни по-прежнему востребованы, почему люди хотят слушать Лещенко, ведь сейчас, казалось бы, множество молодых артистов, но многие из них не собирают залы, которые собирает Лев Валерианович. В чем секрет вашего успеха?

— Я вам скажу вот о чем. Мне думается, что основная масса зрителей, которые слушают сейчас традиционное радио или сидят у телевизора – это люди от 35 до 85 лет. Молодежь сейчас вся в Интернете. А Интернет это нечто личностное, это не общественная, не массовая форма СМИ. А у телевизора, скажем, сидят взрослые люди, которые хотят слушать те песни, которые привыкли к тембрам голосовым, не к разговору какому-то, а к тембрам, чтобы они были узнаваемы, да. Вот тембр Магомаева, Пугачевой, Ротару. Их голос не спутаешь. И потом, есть эмоции. Ведь Алла Борисовна когда поет, она передает очень точно фактуру, драматургию песни, она заставляет сопереживать человека. Это самое главное. Вот все говорят – я сижу, у меня мурашки. Вот если ты добиваешься такого состояния у зрителя – значит, все. Ну, при всей моей любви к Диме Билану, он талантливый очень мальчик, я не спорю, ну, сколько можно слушать «невозможное – возможно»… И что там? Есть слова какие-то, над которыми можно задуматься, которые рождают воображение какое-то, будоражат наш мозг? И ритмическая какая-то основа. Ну да, для молодежи – это музыка фона или просто танцевальная такая…

— А вы любите потанцевать?

— Конечно, я ходил раньше лет пять назад в дискотеки. Ну, я не то чтобы танцевал, ну, я обычно иду с компанией взрослых людей, да. Ну, где-то отдельно садимся, отдельно подвигаемся… К большому сожалению, у нас нет практики клубов для взрослых. Вот я приезжаю, скажем, куда-то на отдых, грубо говоря, в какую-то зарубежную страну. И вечером я прихожу в зал, где собираются взрослые люди и просто танцуют, разучивают танцы. Даже в Турции, где я очень люблю отдыхать, спортивный лагерь такой, я называю его пионерлагерь для взрослых, там на берегу моря стоит целый павильон с роскошной мебелью, с роскошным звуком и днем взрослые люди разучивают пасадену или еще что-то такое современное. Это принято за рубежом, а у нас негде людям собираться, понимаете. Поэтому взрослые сидят у телевизора, а молодежь идет в дискотеку. Все как-то так дифференцировалось, у каждого свои вкусы, свои жизненные интересы.

— Не оставляя мечты об артистической профессии, вы работали бутафором, до того, как поступили в ГИТИС. Расскажите о самых ярких воспоминаниях из тех лет?

— Если честно, то, конечно, самое удивительное, с чем я столкнулся, я ведь пошел в Большой театр работать бутафором, мальчишкой, чтобы просто интегрироваться в этот процесс, потому что ну где я мог посмотреть? Билеты невозможно было доставать. Денег особых не было. А тут я сразу окунулся в атмосферу вот этой прекрасной музыки, прекрасного театрального действа. И я был просто потрясен совершенно всем тем, что в те годы проходило в Большом театре. Еще допевал Лемешев, еще работали прекрасные певицы, такие, как Галина Павловна Вишневская. Они только начинали. Я был свидетелем удивительных совершенно премьер Володи Васильева, Кати Максимовой.

— Майя Плисецкая еще тогда танцевала.

— Да. Потрясающе. Я был свидетелем постановки «Войны и мира» Борисом Александровичем Покровским, которую я просто знаю наизусть. И когда мне говорят, а что вы вот оперу там… Я говорю – потому что я это знаю, я за это отвечу, за любую партию. В «Борисе Годунове», в «Аиде», в «Кармен». Я все это знаю. Я могу спеть за любую фразу хора, скажем, из «Кармен». Я все это выучивал. И мне это нужно было как багаж. И я понимал, что моя дальнейшая судьба будет связана с этим. Я проработал там год, а потом я стал поступать в театральный институт и не поступил. И чего-то я так немножко депресснул, думаю, пойду-ка я займусь нормальной профессией, для себя буду где-то петь в самодеятельности, и я ушел из театра, пошел работать просто на завод. Меня устроили на такой элитный завод слесарем-сборщиком, я осваивал эту профессию. А потом я поступал второй раз в ГИТИС  и опять не поступил… Вернее, я поступил, третий раз это было, я поступил, но, как бы я прошел туры, но меня не взяли, потому что я уходил в армию… Кафедры не было – я ушел в армию. Вот Большой театр – это была потрясающая история, я могу рассказывать о нем, написать летопись, так сказать, этого театра в те годы, когда там просто каждая личность, начиная с Жени Кипкало или там Леши Масленникова, или Саши Ведерникова… Я застал великолепных дирижеров, таких, как Мелик-Пашаев, Джураев. Потом пришла Лена Образцова. Это был золотой век Большого театра, который сейчас, на мой взгляд, просто убивается. И потом армия, которая меня тоже увлекла. Сначала я просто был танкистом, заряжающим, наводчиком. Я полгода служил в танковой части, я стрелял из всех видов оружия, я играл за армию в баскетбол и прочее. Я же еще занимался баскетболом. Я и сейчас почетный президент клуба баскетбольного «Триумф», это пятая команда в России, мы сейчас в Еврокубке играем. И в армии я просто окреп, возмужал, там масса дисциплин, которые были необходимы молодому человеку – кросс побегать там, на перекладине поработать, на брусьях. Ансамбль песни и пляски, который тоже был для меня совершенно ярчайшим жизненным отрезком. Потому что мы ездили по Германии, и я пел солистом уже этого ансамбля, нашего, армейского. И пел даже на немецком языке какие-то вещи. Это тоже была прекрасная практика. Ну, а потом, когда я пришел в ГИТИС, естественно, я поступал уже практически без экзаменов, я первый, второй тур и третий – я вошел просто… я спел одну фразу на итальянском языке, Филиппа из «Дон Карлоса» — они говорят, ну, читать он будет что-то? Нет, не надо… Я думал, что меня не приняли, но оказалось, что я поступил в ГИТИС. А дальше уже… Вообще, у меня жизнь сложилась очень интересно. Радио, — 10 лет.

— А когда вы поняли, что стали популярным?

— Ну, я думаю, после того, как я приехал из Сопота, где я получил первую премию «За того парня», хотя перед этим я получил вариацию и на «Золотом Орфее» тоже. Там была, правда, третья премия. Впереди меня оказались две женщины очаровательные. Одна полька, вторая француженка какая-то яркая такая, сейчас не помню. А в Сопоте я получил первую премию, гран-при не было тогда. Мы разделили эту первую премию с поляком. И на следующий день я проснулся уже, хотя я до этого уже два года, я пел уже серьезные такие вещи, как «Белая береза», «Не плачь, девчонка». Уже где-то маячило мое имя, но, конечно, такой популярности не было. А вот когда в Сопоте я получил первую премию, вся страна болела, ведь тогда Сопот это было единственное окно в западный мир, будем говорить. Конечно, я приехал уже, ну, просто был…

— Как Дима Билан.

— Я не знаю насчет того, с чем сравнить это…

— С «Евровидением».

— Я думаю, что да, да, конечно. «Сопот» это был аналог «Евровидения». Было 56 участников, не 16, а 56 стран, которые представляли певцы. У меня есть буклеты эти все огромные. Это шло 5 или 6 часов, с живым оркестром. И вот все 56 человек спели в этот вечер польскую песню, на следующий день спели… И все были, и американцы были, латины были, англичане, французы, итальянцы, которых нет на Евровидении сейчас, почему-то они игнорируют, считают, что это конкурс прибалтийских стран и России.

— Лев Валерианович, вы сегодня много концертируете, ездите с гастролями. При этом вы управляете благотворительными фондами, баскетбольным клубом, ведете бизнес. Как вы все успеваете? В чем секрет вашей активности? В благотворительных акциях вы наверное участвуете активно? Потому что у вас просят…

— Я должен сказать, что не могу пройти мимо человеческих страданий, боли. Могу сказать честно, не на все письма, которые приходят ко мне, я отвечаю. Мы рассматриваем все письма и на некоторые мы откликаемся. Вот было два сюжета серьезных, когда нужно было девочке операцию делать, одной и второй. Мы помогали. Благотворительный фонд называется «Добрые люди». Этот фонд поддерживает мой товарищ Игорь Викторович Макаров. Мы сегодня должны с ним встретиться. Я свои средства там оставляю.

— А много вы тратите на благотворительность?

— Мы тратим на благотворительность в год не очень много. Где-то порядка 60-70 тысяч долларов.

— Прилично.

— Ну, что значит прилично? Вот я три раза издавал журнал. Был человек, который помогал мне. Борис Александрович Громов. Я ему позвонил и сказал: «Борис Александрович, если можешь?». А он: «Трудно, из бюджета». Но все-таки они выкроили какие-то деньги. Мы издали три журнала. А потом, куда я только не обращался, даже с письмом через моих друзей на самый верх. Сейчас идут какие-то подвижки. Я разговаривал и с Юрием Михайловичем Лужковым на одном из вечеров. Давайте сделаем газету. Вот они сделали газету по моей идее «Родительский дом». Там должен быть реестр этих всех возможных случаев, когда просто необходима помощь.

— Это журнал именно по поводу помощи?

— Да, журнал по помощи. Отдельные рекламные акции проходят. Вот сейчас Чулпан Хаматова занимается очень серьезно. Я поддерживаю ее акцию, хотя у меня своя линия благотворительная, помощь детям, больным лейкемией. Я ездил в больницу два раза. Говорил, что эта идея очень благородная, замечательная. Но без государства это невозможно сделать. Я писал записку на самый верх о том, что благотворительность должна быть организована государством под контролем. Все благотворительные организации. Это все должно стекаться в единый поток, где был бы один человек, который управлял этим процессом. Это сложно, это истинная благотворительная. А это воры, которые за счет каких-то инъекций занимаются благотворительностью в свой карман. И в результате я думаю, что государство не может знать все болевые точки и иметь возможность что-то в этом делать. Вот что такое письмо, которое прислал человек: «Мне не хватает десяти тысяч, чтобы купить ребенку ботинки». Или пример очень нехороший, когда человек пишет, что мне нужно купить корову, иначе просто моя жена не хочет жить.

— Это конкретно пришло такое письмо, и вы помогали купить корову?

— Да, перечисляли деньги. Просто давали деньги. Поэтому в статье «Аргументах» моя была, где я говорил, почему нельзя сделать систему малых кредитов? Когда людям немножко не хватает. Зачастую человеку не хватает 15 тысяч, для того, чтобы не уйти в мир иной. Вот ребенку надо позарез купить ботинки, которых у него нет. Просто в школу не в чем ходить. Я думаю, что система малых кредитов помогла бы. Даже представьте себе, если даже человек не отдает? Что государство обеднеет? Да? Сейчас вроде в Думе выдвигают эту идею, не знаю, сработает этот закон или нет? В конце-концов, человек берет малый кредит на развитие бизнеса, и он будет стремиться отдать, чтобы получить еще такой кредит. А кто не отдаст, значит, для него этот шанс закрывается. Это же очень плохо. У нас невозвратные кредиты есть миллиардные, которые берут производства. Какой-то завод берет, не хочу говорить. Вот они получили несколько миллиардов, профукали это все и просят опять.

— Про «Автоваз»?

— Ну, бывает…

— А в социальных программах вы участвуете?

— Я точечно делаю. Вот письма приходят. У нас есть конкретные направления, по которым мы работаем. Одно из направлений – помощь ветеранам, спортсменам. У нас есть 10 человек – ветеранов спорта динамовских, которым мы до сих пор помогаем. К пенсии доплачиваем по 2-3 тысячи рублей. У нас есть детский дом, которому мы тоже помогаем. У нас эта система не выстроена по одной простой причине: нет этого реестра и нет самого главного, точного осмысления: чего куда надо. Один человек говорит, что денег надо столько кому-то помочь, а другой столько наворовал, что говорит: «Надо мне помочь, а иначе меня не примут». А вот когда осознанно, ты понимаешь, что ты не можешь жить иначе, потому что рядом люди просто нищета такая. Ведь редко кто из них ездит и видит по-настоящему печальную картину деревенскую. Наши руководители приезжают, их принимают, они идут на благополучный завод, предприятие. Может, Шойгу, он знает эту жизнь. Когда он приезжает на аварию, то видит, что там что-то такое невероятное. Я вижу, как живет народ. И я понимаю, что люди жутко нуждаются. И я знаю, что можно эту ситуацию каким-то образом изменить. Но, к сожалению, мои идеи зависают…

— Лев Валерианович. Расскажите, вот вы к нам приехали от Пахмутовой, вы там с ней занимались?

— Эта идея первого канала. Боюсь, можно ли это рассказывать. 30-го будет презентация логотипа олимпийского, и на Красной площади, на залитом катке будет полторы тысячи человек, и будет акция, где будет принимать участие господин Рогия, Леонид Васильевич Тягачев, может быть Дмитрий Анатольевич Медведев, и будет презентация логотипа и передачи, не знаю, как это будет сформулировано, эстафеты. А я продвигаю идею, ну, не может быть символом Олимпиады никто, кроме белого медведя. Тем более, что мишка тот улетел, а его собрат младший вернулся в белом обличии. И вот мы сейчас слушали песню Александры Николаевны. Николай Николаевич переписал слова, что олимпийский младший брат возвращается и соберутся друзья теперь уже не в Москве, а в Сочи. В этом чудесном, славном городе, где будет проходить белая Олимпиада.

— Там заканчивается песня: «До свидания, наш…»?

— А сейчас, наоборот, мы ждем этой олимпиады и желаем всем олимпийских побед. Николай Николаевич написал замечательные слова. Александра Николаевна оставила…

— Ту же музыку?

— Да. По всей вероятности, я буду ее петь в заключении всего этого действия. Я вообще представляю на Олимпиаде, символом там Миша старый, а вдруг откуда-то из поднебесья спустится на парашюте белый мишка. Отряхнет с себя снег. Очаровательно улыбнется и скажет: «Зимняя Олимпиада 2014 года открыта!». Не знаю, как это будет. Я эту идею все время продвигаю, где только могу. А какой будет логотип, какой будет символ Олимпиады, пока не ясно. Может быть, это будет альбатрос, может это будет дельфиненок, такая мысль мелькает. А какие еще в Сочи птички? Чайка. Чайка смело  пролетела.

— Эту новую песню Пахмутовой и Добронравова 30 ноября вы будете исполнять?

— Сейчас обсуждается тема еще певицы, которая… Может быть, это будет Таня Анциферова, может быть это будет какая-то молодая певица?

— А вот вопрос: кто и когда запретить петь на концертах под фонограмму?

— У нас это не запрещено. Якобы законопроект такой в думе существовал, но это смешно. Дело в том, что всегда можно оправдать пение под фонограмму. Скажем, нет надежной аппаратуры, нет в студии или на стадионе звуковой аппаратуре, которая могла бы озвучить. Это выбор каждого исполнителя. Выбор его совести. Сейчас я знаю классических певцов, которые на концерте вместе со мной участвуют и поют под фонограмму. Проконтролировать это смешно. К каждому микрофону не приставишь милиционера. Бывали случаи, когда я, например, репетирую под фонограмму, и говорю своим бек-вокалисткам, вы фальшиво поете. Потому что на фонограмме записано, а вы поете дабл как бы, но фальшиво. А они: «Как под фонограмму. Да мы живьем поете». А я говорю, вы поете под записанную фонограмму, они на сцене не могут разобрать. А как можно в зрительном зале….? Я даже задавал вопрос. У меня была такая шутка: в зрительном зале кто-то говорит: «Уберите фонограмму». А я говорю, это живой звук, но просто хорошо отстроенный. Сыграйте труба, начали, спели. Я говорю, теперь вот следующая песня. А это, говорю, было под фонограмму? Они отвечают: «Нет живьем». А я им – а вот эта была под фонограмму. Узнать практически невозможно. Только специалист может разобраться. Это вопрос интереса и совести исполнителя. Какой смысл рот открывать? Когда незнакомое произведение, бывает, авторские вечера на телевидении снимаются. А ты думаешь не о том, как привнести свое отношение, свои эмоции, а о том, как правильно сартикулировать и попасть в звук.

— Анатолий вас спрашивает: «А все-таки, чего не хватает вам в этой жизни сегодняшней? Есть ли такие моменты в вашей биографии, о которых не хочется вспоминать?».

— Знаете, мне не хватает, честно скажу, может быть совсем из другой области. Мне кажется… Я разделяю Родину и государство. Для меня это разные понятия. Родина это моя земля, мой дом, а государство, это аппаратники, которые выстраивают жизнь в обществе. Жизнь в государстве. Привнося в эту жизнь законы новые, этику, эстетику. Хотя у каждого должно быть это все свое. Но мне кажется, что самая большая беда и я этим очень даже озабочен, что у нас, к сожалению, это говорит и Президент, у нас законы пока что не работают. И я с этим сталкиваюсь, читаю много прессы. В последнее время мы очень много говорим о коррупции. Пора уже это разрулить. Пора уже человеку знать, это я могу, это я не могу. Все должно быть прописано. Сколько можно в думе заседать в десяти чтениях о законе по малоимущим кредитам? Чего там заседать? Это понятно каждому нормальному человеку, что надо срочно это сделать. И что касается законодательства: в конце концов, давайте всем миром как-то договоримся об этом. Столько проблем. И говорят, и заседания в думе, и в прессе. Это, пожалуй, единственное, что меня беспокоит. У нас нет единой социальной программы. Слава богу, сейчас было обращение к Федеральному Собранию, где Дмитрий Анатольевич все расставил акценты, все позиции обозначил. Но ведь это надо повседневно. Это надо исполнять.

— А что такое социальная программа в вашем понимании?

— Это, прежде всего, надо, чтобы каждому человеку в нашей стране было хорошо. Это сверхзадача. И каждому человеку, не только пенсионерам, школьникам, студентам. А каждому человеку. А как сделать хорошо? Масса способов существует.

— Ну, например?

— Я сейчас войду в противоречие с идеями, которые у нас…

— Ну, вот свой способ. Не политический, а вот такой человеческий. Как сделать хорошо?

— Я думаю, что надо обратить внимание в первую очередь на нашу периферию. На эти разбитые деревни, села. Ужасные дороги. Сейчас сплошная безработица. Я понимаю, что это не моя идея. Это то, что говорит народ. Все, что я говорю, это то, что я слышу от народа. Почему мы столько времени держали стабилизационный фонд. И сейчас непонятно, как его возвращать. Ну почему нельзя было в тот момент, когда все работало, почему нельзя было, хотя бы какую-то часть, ну 20 процентов бросить на строительство дорог. Вот вам, пожалуйста, занятость людей. Есть масса людей, которые с удовольствием поедут за деньги работать, как это было в старые добрые времена. На БАМ ехали. Почему на БАМ ехали, комсомольско-молодежная стройка. Не за идею, там на этой стройке люди могли заработать нормальные деньги. Им платили надбавки, северные, что угодно. Они получали в три-четыре раза больше. Почему север развивался. Нефтеносный край. Потому что они ехали в эту мерзлоту, но они знали, что они будут зарабатывать деньги. Каждый человек хочет. Значит, надо понимать, что надо платить нормально людям. А у тех, кто стоит в ларьках, пусть они сами зарабатывают. Продавцы, официанты… Обратите внимание на село. Потом: сельскохозяйственные продукты… У нас нету их. 80 процентов, это говорит народ, не знаю, может, это не так, завозим из-за рубежа. Лекарств своих нет. Вот только сейчас Дмитрий Анатольевич озвучивает. Ведь это же было давно и ясно видно, но почему это не происходит? Почему элементарно у нас нет вакцин против гриппа? У нас нет анальгинов, ни пирамидонов, нет лекарств самой нужно необходимости отечественного производства?

— Анальгин-то есть.

— Медицина, педагоги. Ну в конце-то концов, сколько можно говорить? Пенсии? Я получаю, артист, я не хожу за пенсией, она куда-то перечисляется. Как у артиста, который озвучил эпоху, пенсия 5400 рублей. Это что? Представьте себе, я на пенсии. Я не могу петь. Вот я Лев Лещенко, что я должен с сумой стоять? Или побираться? На пять тысяч можно прожить? Вот давайте отбросим, что я заработал? Я могу прожить на пять тысяч в Москве?

— Ехать в Крекшино, на дачу, выращивать картошку.

— Я и выращиваю У меня свои огурцы, свои помидоры, свой укроп, своя зелень.

— На участке?

— Не в Крекшино. Я сейчас в Болшево живу. Да, жена выращивает у меня, огурчики делает свои.

— То есть, не ферма, а все своими руками.

— Внизу на пойме есть маленький участочек, и я там… Я хохмлю, конечно, и говорю, кризис пришел, ребята. Ну, чего же кризис. Но мы же не во время войны, когда голод собачий. Или голодомор. У нас же руки есть, возьмите, картошку посадите, помидоры. У меня тесть, которому 87 лет. Он всю жизнь был большим руководителем. Заместителем Тихонова, начальником отдела Госплана. Сейчас приехал на дачу и выращивает… Курицы и 47 сортов разных… Понимаете? Значит, надо руки иметь, вот и все.

— А жена у вас хозяйственная? Вы ведь всю жизнь с одной женой в браке.

— Не всю. Это вторая моя жена. Мы живем  30 с лишним лет.

— Она на 12 лет вас моложе?

— Да. Она замечательный человек, образованный, умный, талантливый. Прекрасно шьет, знает прекрасно сельское хозяйство. Это ее самое любимое увлечение: цветы, растения. Постоянно регенерирует, достраивает.

— Лев Валерианович, а вот какими талантами должна обладать женщина, чтобы прожить супружескую жизнь с таким интересным, популярным, известным, обожаемым многими женщинами поклонницами. Что нужно?

— Это талант, дать возможность человеку жить так, как он хочет.

— Не ограничивать мужа?

— Ни в чем не ограничивать, ни в чем? Никогда не задавать лишних вопросов. Это, конечно, я утрирую. Во всяком случае, быть интеллигентным человеком и понимать, что это союз двух сердец, союз двух душ. И у каждого своя личная жизнь. Это не значит, что у меня свое, а у тебя свое. Но находить какие-то общие интересы, возможность друг другу что-то предлагать, привносить в жизнь друг друга что-то свое. Например, она много читает, я не имею такой возможности. А она мне постоянно подбрасывает то философскую книжку, то художественную литературу. И я ей очень благодарен. Или какие-то идеи. Я приношу ей свое творчество…

— И материально, наверное, содержите полностью семью?

— Материально – это уже обязательно. Я вообще не понимаю мужчин, которые делят – это мое, это твое. Не понимаю мужчин, которые отбирают у матери детей. Я многое чего не понимаю. Или там, допустим, я этой женщине много дал, и я хочу получить это обратно – с какой стати? Ты дал это за удовольствие за свое. Никто же не говорит, что тебе было плохо. Ну, вот я задаю вопрос – ты там ругаешься, ты лютуешь, а ты скажи, тебе было хорошо все эти 8 лет, сколько ты был с этой женщиной? Да, мне было хорошо. Я говорю, ну, вот за это ты и заплатил. Ну, это не по-мужски, я считаю, просто. Ну, это мои представления о жизни, а у кого-то другие.

— Лев Валерианович, а правда, что ваш отец до ста лет прожил?

— Практически, да. На его могильной плите стоит дата 1904-2004. В этом году было 5 лет, как он ушел из жизни. Да, он был долгожителем. И мне остается только уповать на то, что он даровал мне нормальную жизнь, свою генетику. Я ему очень благодарен за это. Я рос без мамы сначала, потом у меня появилась приемная матушка, которая мне тоже достаточно много внимания уделяла. Я все-таки рос не безотцовщиной.

— Лев Валерианович, время наше заканчивается в эфире, давайте еще раз пригласим на оперу «Царица», премьера которой пройдет  25 и 26 ноября в Кремлевском дворце.

— Да, я хочу пригласить от всей души, хотя должен сказать, что уже такое очень серьезное шевеление с билетами и важно не опоздать, потому что уже большая часть билетов распродана, интерес огромный к этому спектаклю. Потому что имя Тухманова связано со многими, наверное, событиями музыкальными в нашей жизни. Две его прелестные пластинки, которые перевернули практически нашу музыкальную историю жизненную, да. Вот «Как прекрасен этот мир», «По волнам моей памяти». Это его новое движение и очень интересное. Я говорил об этом, на примере своей супруги, она посмотрела три спектакля, хотя в оперу редко ходит, практически не ходит…

— Три спектакля подряд «Царицы»?

— Да, да. И была просто в восторге. Я, например, какой-нибудь спектакль «Евгения Онегина» смотрел раз 20, если не 40. Поэтому, если это хорошая, настоящая музыка, ее хочется слушать и слушать, и открываешь какие-то новые для себя, интересные моменты, которые вначале, может, сразу и не запомнятся. Увлекательное действие. Мы погружаемся во время великого правления этой блистательной нашей императрицы. И драматургия хорошая, костюмы, хор, музыка. Я знаю, что ни один человек, который пришел, просто посторонний, не ушел из зрительного зала. Хотя зачастую у нас бывает так – опера начинается какая-нибудь современная, пол-акта люди посидят, потом начинают уходить из зала. Знаете, такая шутка была в свое время – знаете, если не понравится, приходите с билетами, я верну деньги. Но это не реклама, это просто приглашение просто посмотреть этот спектакль 26 и 25 ноября в Кремлевском дворце съездов.

— Спасибо большое. У нас в гостях был Лев Лещенко. Спасибо.

Источник http://www.yar.kp.ru/daily/press/detail/3705/

На прошедшем в Атлантик сити концерте «Песня года» самые громкие, без преувеличения, аплодисменты достались неувядаемому Льву Лещенко. За кулисами того праздника мы и договорились о встрече в Москве.

— Лев Валерьянович, почему ваш офис находится в несколько экзотическом месте — в гостинице «Пекин»?
— За 40 лет моей работы на сцене правительство не сочло нужным, не нашло средств, чтобы предоставить мне офис. А в том, что он мне крайне необходим, вы, надеюсь, убедитесь сами. У меня, замечу, и квартира не государственная, а купленная на заработанные деньги. Как говаривал один грузин, ехавший в купе с женщиной, «для меня просить – хуже «нет». Сейчас ведутся переговоры, чтобы подыскать мне какое-то помещение, а за это я плачу пока из собственного кармана. Сперва я арендовал помещение в Лефортове, в Доме офицеров, но в связи со строительством третьего транспортного кольца нас оттуда попросили. В «Пекине» были знакомые, они и предоставили номера под студию и кабинет. Скидка есть, но все равно мы платим за аренду огромные деньги.

— В связи с юбилеем вы дали сотни интервью. Можете вспомнить самое интересное и самое, положим, неприятное?
— Неприятные интервью — это те, когда в 100-й раз задают одни и те же вопросы. Дело доходит до смешного, спрашивают: в каких странах вы побывали на гастролях? А в интересных интервью задают острые вопросы.

— Острые, но не ниже пояса, согласны?
— Пожалуй, но хочется услышать нестандартные вопросы. На трафаретный вопрос даешь столь же трафаретный ответ. Люди творческие понимают, что для того, чтобы собеседника раскачать, его надо ставить в положение конфликта.

— Хорошо. Вот в журнале «Стольник» написано, что вы родились 1 февраля 1942 года под бомбежкой. Но вы родились в Москве, о какой бомбежке идет речь?
— Это глупость, конечно. В декабре 1941 года немцев от Москвы отогнали, бои были ожесточенные, но к столице немецкие самолеты не пропускали с осени того же года. Родился я не в роддоме, а в квартире, в Сокольниках.

— Ваша мама умерла вскоре после родов. Вы чувствовали в детстве, отрочестве дефицит материнской ласки?
— Безусловно, какая-то обездоленность существовала, может, на подсознательном уровне. Я переходил из рук в руки: от бабушки к тете, от нее – к деду. Это отсутствие мамы родило во мне не только какие-то комплексы, но и – на всю жизнь — трепетное отношение к женщине. И отец мой, несмотря на свои 98 лет, когда входит женщина, всегда, как бы себя ни чувствовал, встает.

— Когда он последний раз был на вашем концерте?
— Довольно давно, лет двадцать назад, но и тогда, заметьте, он был уже не «вьюношей», ему стукнуло 78.

— Вы родились в войну, ваш отец – кадровый военный. Как вы считаете, это повлияло на исполнение вами вашей, я бы сказал, коронной песни – «День Победы»?
— Влияние, оказываемое на наше творчество, подспудное, действующее на подкорку, и мы не знаем, когда оно проявится. Но в данном случае оно очевидно. Мы ведь дети войны! Все было пропитано, пронизано духом, атмосферой войны. Солдаты, офицеры были для нас, послевоенных мальчишек, субъектами, что ли, поклонения. Я помню, многие мужчины после войны носили шинели, ходили в сапогах. Я и сам, между прочим, носил в детстве гимнастерку и сапоги. И все чувства, которыми я был наполнен с детства выдохнул, выплеснул наружу, исполняя «День Победы».

— Эта песня была вершиной творчества поэта Владимира Харитонова …
— Меня с Володей связывали какие-то незримые нити, хотя песен его я спел немного, начиная с «Не плачь, девчонка…», которую записал в 1971 году. Харитонов сам присутствовал на записи и какими-то легкими штрихами подсказал мне лучшее решение этой песни. Он был достаточно реальный, умный человек. Все свои песни он, говоря современным языком, продюсировал, приходил на записи, правил тексты, что-то подсказывал как режиссер или драматург.
Немного истории «Дня Победы». Поначалу на худсовете радио песню завалили. Это, не побоюсь сказать резко, был плевок в лицо Харитонову и Тухманову. Законодатели вкусов определили, что песня – дурного тона, фривольный, мол, фокстротик, да и текст сомнительный: «Как в огне потухшем таял уголек …». Потом, на «Голубом огоньке» 9 мая, ее все же спел Леня Сметанников, она снова не понравилась, и ее закрыли уже как бы навсегда. До тех пор, пока я не спел ее 10 ноября в концерте, посвященном Дню милиции. Я вышел в прямой эфир не с разрешения телечинов, а на откуп милицейского начальства. Песня вызвала волну невероятного подъема, стала очень популярной.

— То есть, Лев Валерьянович, впечатление, что вы были вполне преуспевающим, вписавшимся в систему певцом, обманчивое?
— О чем вы говорите! К примеру, я готовлю к «Сопоту-71» «Балладу о красках», а кому-то в голову приходит, что на фестиваль должна ехать женщина, и меня за неделю до поездки снимают. Или я делаю авторский фильм вместе со Славой Добрыниным и Леней Дербеневым, его запрещают, считают слишком современным и так далее. Лещенко хотели видеть приглашенным, патриотичным, а в концертах я пел совершенно другой репертуар, поскольку я – лирик, романтик, и у меня много именно таких песен. И публика, собиравшаяся на концертах, недоумевала: вы, говорили мои слушатели, намного интересней, разнообразней на сцене по сравнению с телевизионными выступлениями.
Были и другие негативные явления: нас, например, прессинговали за то, что мы давали много концертов, что нам переплачивали какие-то деньги. А мы получали за концерт гроши – 27 рублей! Кто-то нам действительно немного доплачивал, это вызывало жуткое раздражение у соответствующих органов. Потом, если ты что-то не то, по их мнению, надел, не так сказал, тебя тут же песочили во всех газетах. Я не могу сказать, что дергали только меня. Доставалось Муслиму Магомаеву, Володе Макарову, а уж как «воспитывали» Аллу Пугачеву! И если мы из всех конфликтных ситуаций выходили более-менее удачно, то лишь благодаря нашему такту, гибкости: плетью обуха не перешибешь, согласны?

— Вы много песен спели на стихи Роберта Рождественского и Леонида Дербенева, которые, к сожалению, уже ушли из жизни. Расскажите немного о них.
— Эти два поэта создали, по сути дела, мой репертуар. С Робертом Ивановичем мы сделали несколько «хитов»: «Мы дети Галактики», «За того парня», отмеченного в Сопоте первой премией, «Мы долгое эхо друг друга», которую я спел с Анной Герман. Роберт был исключительно порядочный человек не только в жизни, но и в творчестве, никогда не шедший в творчестве на компромиссы. Сейчас я занимаюсь организацией концерта, посвященного 70-летию со дня рождения поэта. В концерте прозвучат великолепные песни на его стихи: «Благодарю тебя», «Свадьба», «Огромное небо», «Позови меня», «Зимняя любовь», «Сладкая ягода». Его стихи и поэмы нравились миллионам, а последний, предсмертный сборник включает пронзительные, просто гениальные стихи.
Леонид Дербенев тоже написал немало прекрасных песен, в том числе исполненных мною и ставших популярными «Прощай», «Напиши мне письмо», «Городские цветы», «Есть только миг между прошлым и будущим». Эти люди работали предметно, а не как пишут сейчас: на авось. Они писали для конкретного композитора или исполнителя.

— Мы подошли к вопросу о современной песне. В чем ее главная беда?
— Сейчас нет такой профессии: песенный композитор. То есть она есть, но, если угодно, размыта, стерта. То же можно сказать о поэтах. Сейчас все пишут! Нет цензуры, поэтому каждый может делать, что хочет. Неужели вы думаете, что я не могу написать стихотворение? Или музыку? Любой грамотный, интеллигентный человек может сделать и то, и другое. Но нужны-то профессионалы! Именно они, как сказал поэт, делатели ценностей. А профессиональных композиторов-песенников и поэтов пока нет. Уверяю вас, что ни один из композиторов, пишущих нынешнюю попсовую музыку, не имеет высшего музыкального образования! Но я оптимист: все равно — рано или поздно — все отстоится, отфильтруется, настоящая песня пробьет себе дорогу. В поэзии, литературе – то же самое. Сколько было имен, а сколько осталось? Разве может кто-то сравниться с такими гигантами, как Нагибин, Трифонов! «Дом на набережной», «Золотая моя теща», «Свет в конце тоннеля»…

— Вы служили в армии срочную, ездили с гастролями в Афганистан. Дедовщина, мне кажется, не причина, а следствие…
— Существует жизненная тенденция: старики всегда близки старикам, молодые тянутся к молодым. И в армии — так же. Я думаю, многое зависит от офицера, от его личностных качеств. Потому что если в армию, в офицерство идут нормальные образованные люди, как это бывало раньше, они никогда не позволят ни дедовщины, ни амикошонства. В царской армии, да даже в охаиваемой сегодня Советской, были нормальные отношения между старослужащими и салагами. За рукоприкладство грозил трибунал. Чем серее публика, идущая служить в армию, тем ярче проявляются пороки, о которых я говорил. Я служил срочную в ГДР, в Группе советских войск в Германии. Туда брали служить только выпускников средних школ, офицеры тоже были отборные. Поэтому служилось нормально, многие солдаты оставались там служить сверхсрочную. А кого берут в армию сейчас? Всех подряд, даже в тюрьме побывавших. Обстановка в армии зависит только от ее материальной обеспеченности, больше ни от чего. И еще, конечно, необходимо сказать о том, что это совершенно ненормально, когда неоперившиеся ребята, новобранцы, попадают в горячие точки. Наше высшее военное руководство, офицеры должны более трепетно к ним относиться.

— Потом эти ребята, «афганцы», «чеченцы», возвращаются на гражданку. Привыкшие убивать, они и здесь – не все, конечно, — считают человеческую жизнь пустяком…
— Раньше я не понимал этого, но мне умные офицеры объяснили, что самое страшное в Афганской войне то, что мы наплодили собственных бандитов. Посмотрите – все какие-то полубандитские формирования возглавляются «афганцами» и «чеченцами». И они дискредитируют настоящих воинов, там воевавших, нашедших свое место в мирной жизни,с многими из которых я просто дружу. Поэтому отправлять служить в горячие точки необходимо только тех, у кого уже имеется за плечами опыт, кто приобрел некий нравственный иммунитет.

— Я понял, Лев Валерьянович, что вы очень занятой человек, даже сейчас, во время этого интервью, вас непрерывно дергают. Не сами ли вы себе устроили такую жизнь?
— К сожалению, да. Приходится очень много заниматься общественной работой, а куда деваться? «Экспресс-газета» вдруг обнародовала адрес моего офиса. И ко мне ходоки идут каждый день — почти как к Ленину когда-то. Видите, сколько писем? И все это боль, просьбы о помощи. Хотя я никакой не депутат, но коль скоро я народный артист России, то должен народу помогать. Так нужен мне офис, чтобы принять хотя бы половину желающих со мной встретиться или нет? Может, вашу газету читает Юрий Михайлович и крик моей души достигнет его слуха… Сейчас я создал благотворительный фонд по поддержке мастеров искусств. Очень много неустроенной молодежи, даже военные приходят сюда с просьбой о помощи, об устройстве на работу.
Много хлопот доставляют псевдотворческие люди: пробиваются бесконечные графоманы, звонят «композиторы» — просят прослушать музыку…

— Вы преподавали несколько лет в институте имени Гнесиных, дали жизнь таким ныне известным артистам, как Ольга Арефьева, Марина Хлебникова, Катя Лель, Лада Дэнс. Продолжаете пестовать молодых?
— Но уже в Университете культуры, где под моим началом студенты изучают курс менеджмента и маркетинга.

— У вас нормальные отношения со звездами: Пугачевой, Леонтьевым, Кобзоном, Аллегровой? Знаменитые поэты, по меткому замечанию Александра Блока, нередко грызутся друг с другом…
— У нас отношения абсолютно нормальные. С Володей Винокуром мы самые близкие друзья. Я подарю вам свою книжку «Апология памяти», где масса моих фотографий со всеми названными вами корифеями эстрады, эти фотографии говорят сами за себя. Завидовать можно человеку, который занимает не свое место. Второй аспект: завидует человек, который сам занимает не свое место. В данном случае нет ни того, ни другого. Ну как можно завидовать Пугачевой или Магомаеву? Это – штучный товар, вершины. Я же никому не завидую, поскольку я – самодостаточный человек. Иногда завидую молодежи – лишь потому, что у нее сейчас более активная жизнь: могут собрать, как я когда-то, стадионы. Это даже не зависть, а… Помните песню на стихи Жени Евтушенко?

И мне покажется, покажется,
По Сретенкам и Моховым,
Что не был молод я пока еще,
Что только буду молодым…

— Вы человек известный, любимый в народе. Политикам не помогали?
— Я помогал избранию и Бориса Ельцина на пост Президента, и Борису Громову — стать губернатором Московской области, с ним мы очень дружны. Да, я помогаю лишь тем, кого люблю. Знаменитого полярника Чилингарова знаете? Он сейчас член Госдумы, и в его избирательной компании я тоже принимал активное участие.

— А Шандыбина могли бы «проталкивать» в Думу?
— Нет, не мог бы! (Смеется). Я уважительно отношусь к Геннадию Андреичу (Зюгангову – В.Н.), но помогать ему не стал, потому что коммунистическая идея мне не очень близка. Я чистой воды социал-демократ и не понимаю, почему тот же Зюганов не «перешел» в социал-демократы. Наверное, трудно было менять имидж. Я, честно сказать, не понимаю ни правых, ни левых и считаю, что количество партий в нашей стране – противоестественно. Во всех цивилизованных странах существуют две-три партии. А у нас – пруд пруди. Чем занимаются эти многочисленные партии? Я смотрю на них, мне становится смешно. Многие стали профессиональными оппозиционерами, хотя практически для своего народа палец о палец не ударили. Чиновников сейчас стало в десять раз больше, чем в Советском Союзе! Вот такая история.

— О ваших хороших генах мы уже говорили, но на одних генах, как говорится, далеко не уедешь. Как поддерживаете спортивную форму?
— Сегодня встал, сделал зарядку, если есть возможность бегать – бегаю. Люблю теннис, но надо куда-то ехать на корты. У Володи Винокура на даче иногда играю. Когда нужно прийти в форму – предстоит телевизионное выступление, начинаю резко себя ограничивать в еде, приводить себя в форму. Быть в хорошей физической форме – часть моей профессии.

— Не люблю вопроса о творческих планах, но вам его задам, потому что вы человек с неиссякаемой энергией…
— Делаю к 1 февраля 2003 года моноспектакль с условным названием… Нет, боюсь сглазить…В него войдут 15 песен, специально написанных для меня Толей Поперечным и Сашей Морозовым. Программа будет показана по телевидению, записана на СД. После 60 я начинаю новую жизнь! Как сказал Туркменбаши, тоже отметивший 60-летний юбилей, он вступил в полосу молодости. А почему я не могу сделать то же самое? Ну а остальное время у меня забирают поездки. Сегодня уезжаю в Оренбург, в 180 километрах от него раскинулось село, где построен огромный по их масштабам стадион. Вот на этом стадионе и буду петь для сельчан, которые делают скромное и великое дело: выращивают пшеницу.

Источник http://russian-bazaar.com

2003 год

Владимир Нузов

Он песней, как ветром, наполнил страну. Страна теперь другая, и ветры, и время… В календаре не только год – век поменялся! Только юный октябрь в календаре, по-прежнему, впереди, и теперь уже не Ленин «такой молодой», а сам Лещенко. Поёт, как жизнь свою живёт, — голосом сердца и без всякой фонограммы.

— В день своего 65-летия Вы пообещали в интервью «АиФ», что будете выходить на сцену и петь, покуда лицо ваше не станет похожим на… сморщенную тыкву. С тех пор полтора года прошло…

— Точно! И я, посматривая в зеркало, пока никакой тыквы не вижу, вроде бы, всё путём! А если всё же и произойдёт что-то подобное – тоже не беда, на радио буду петь!

— Уйдёте с эстрады – осиротеет ведь она! Не нынешняя, российская, а ещё та, советская, живущая, и поныне, в наших сердцах и в переполненных залах на ваших концертах в любой точке мира, где есть люди «родом из СССР».

— Кобзон покинул сцену, потом вернулся… Может быть, я тоже такой реверанс сделаю! Если серьёзно, – всё должно происходить естественным образом – пока звучит голос и позволяет физическая форма, – надо выходить к людям и петь. А как такое соответствие прекратится – лучше сразу бросать, не обесценивая ни себя, ни своего зрителя.

— Ваши песни – волшебный саундтрек моего детства в те самые, пресловутые, годы «застоя». Даже партийная пропаганда исполнялась, как шлягер. Помню «Любовь, Комсомол и Весна» — сегодня с таким хитом можно было бы и «Евровидение» на тряпочки порвать!

— Я бы не сказал, что моё тогдашнее творчество было чересчур пропагандистским и построенным на некоей лобовой патриотике… Конечно, были в репертуаре песни, звучавшие в таком, своеобразном, гражданском ключе – и упомянутая вами «Любовь, Комсомол..», действительно, звучавшая легко и очень молодёжно, и «Юный Октябрь впереди…». Были у меня «За того парня» и «День Победы»…
Дело не в «шлягерной» агитации за существовавший строй; мы искренне пели о том, во что верили. Да и музыка, в целом, не была тогда такой дифференцированной, как сегодня. Несколько теле- и радиостанций на всю многомиллионную страну, одни и те же исполнители и песни в эфире.

— Зато сегодня многие из тех песен будто переживают второе рождение, восстав ремейками из пепла ХХ века?..

— Этому не стоит удивляться, люди хотят слышать те произведения, на которых они выросли.

— Колоссальная энергетика, пронесённая сквозь десятилетия… Почему сегодня не пишут таких песен?

— Мне кажется, вымытыми из нашей жизни оказались профессии композитора, профессия поэта. Сегодня многие исполнители сами пишут для себя песни. И у каждого своё мироощущение, своя история жизни – наверное, их больше занимает что-нибудь личное, нежели общественное. Посмотрите, кто считаются «героями» нынешнего времени: бизнесмены, банкиры, женщины неотягощённого поведения, братва… Всё это, в основном, мы видим и на экранах, вместо, как когда-то, выдающихся конструкторов, изобретателей, космонавтов. Вместо простых труженников, собирающих для страны хлеб и добывающих для неё уголь. Сейчас другие герои, поэтому и песни другие. Коммерция всё захлестнула…

— Лев Валерианович, я каждому своему звёздному собеседнику задаю хоть один вопрос, которого никогда не было в сотнях других его интервью. Вы не станете исключением. Время – давным-давно, место – танковый полк, в котором вы проходили срочную службу… В танке действительно глухо, как… в танке?

— Я, честно говоря, и сам этого так и не успел понять – служил всего полгода. Но мне очень нравилось быть танкистом. Успел попробовать себя и в роли заряжающего, и наводчика, и даже водить пытался эту боевую машину. Никогда не забуду, как мы прошли на танке по дну реки Эльбы. Тогда я не придавал этому особого значения, но сегодня воспринимаю, как серьёзный жизненный этап, не без повода для гордости.

— А вы пели в танке для своего экипажа?

— Ещё как! Меня там и заметили, на полковом смотре художественной самодеятельности, и перевели служить в армейский ансамбль, где я уже остался до самой демобилизации.

— Не знаю, сколько воды утекло с тех пор в Эльбе и прочих реках, но лет прошло –почти сорок! Сегодня вы возглавляете Государственный театр эстрадных представлений, который, однако, имеет и другую вывеску – «Музыкальное Агентство».

— Если вас интересует суть деятельности нашей организации, то это, скорее, агентство. Театра, как такового, с кулисами, рампами и прочими известными атрибутами, у нас нет. Мы занимаемся организацией концертов, праздников, фестивалей, проводим конкурсы артистов эстрады… Устраиваем специальные проекты – например, недавно провели вечера памяти Тихона Хренникова.
Особое место в нашем агентстве уделяется промоутерской деятельности. Вы видели сладкоголосых красавиц, которые выходят петь на сцену вместе со мной? Каждая из них – океан таланта!

— То есть, вы ещё и продюсер?

— Естественно! Между прочим, из моего бэк-вокала вышли на эстрадную дорогу такие певицы, как Варвара и Катя Лель. Марина Хлебникова работала с нами, Алёна Свиридова…

— Выходит, что вы начали выпускать «звёздочек» ещё в «дофабрикантскую» эру!

— Да, только у телевизионной «Фабрики Звёзд» размах гораздо более впечатляющий.

— При этом, многие считают основную массу участников проекта бездарностями…

— Глупости! Умные и толковые ребята, прошедшие самую тщательную и серьёзную селекцию. Если поначалу, в первые сезоны проекта, они ещё сбивались где-то на такой, чисто попсовый, стиль, то теперь уровень вырос очень сильно. Возьмите Юлию Паршуту – прекрасная певица! Марк Тишман, Корнелия – это исполнители, действительно способные вырасти в самых настоящих звёзд.

— Вы не скупитесь на похвалу, причём не только в адрес молодого пополненения эстрадных рядов… Однажды подмосковный губернатор Б. Громов удостоился из ваших уст самых высоких оценок. Причём, поводом к этому, почему-то стал… рост цент на квадратуру недвижимости в городе Чехове.

— Не только в Чехове – практически во всех городах и посёлках Подмосковья цены на жильё растут. Почему я считаю эту тенденцию положительной? А вы задумайтесь, стали бы квартиры стабильно дорожать, если бы на должном уровне не находилась бы и сопутствующая социально-бытовая инфраструктура? Возводятся дворцы спорта, современные концертные залы, строятся библиотеки, — конечно, никто из таких городов никуда не собирается уезжать! Следовательно, растёт интерес всё новых и новых инвесторов. Растёт стоимость недвижимости, но растёт и уровень жизни. И потом, это всё ещё не цена квадратного метра на московской Остоженке, перевалившая уже за 50,000 долларов за квадратный метр!

— Вы производите впечатление человека очень счастливого. Даже недолгого общения с вами достаточно, чтобы понять – всё это не наиграно, просто такой вы и есть! Можете поделиться секретом настоящего счастья от Льва Лещенко?

— Специального рецепта не получится, ведь я уверен – всё дело в моей генетике. Людям с рождения заложен различный темперамент. Я не имею в виду характер – именно темперамент. С совестью можно родиться, или без совести, это уже как заложено в нас нашими предками!
А счастье?.. Это, между прочим, ещё и воспитание, которое я получил. Быть внимательным, быть расположенным… Тем более, что это профессия моя – быть счастливым.

Беседовал Дмитрий Айзин

2008

— Лев Валерьянович, в одном из интервью вы сказали, что вам предлагали стать директором школы манекенщиц, но вы отказались, потому что, по вашим словам, если бы согласились, то все занятия наверняка были бы сорваны. Что вы имели в виду?

— Это какие-то инсинуации. Я никогда не собирался держать школу манекенщиц. Я не считаю себя большим специалистом этого дела. Высокую моду люблю, иногда хожу на показы. На конкурсы красоты смотрю как обыватель, которого волнует эстетика тела. Несколько раз был членом жюри «Мисс Москва» и «Мисс Россия». Но в принципе с этим бизнесом я никак не связан.

— И поступи такое предложение, вы бы отказались?

— Да. Во-первых, это очень большой труд. Во-вторых, пусть меня простят люди, занимающиеся этим делом, у нас в стране оно стоит копейки. Возможно, кого-то это устраивает. У меня есть другая творческая жизнь, и мне ее достаточно.

— Как вы относитесь к женщинам вообще – любите, ненавидите, безразличны к ним?

— Я трепетно отношусь к тем женщинам, с которыми общаюсь. В частности, к моей второй жене. У нас очень теплые отношения. Я женился по любви. Это был затяжной роман, он принес много радости и много волнений.

Что касается остальных женщин, я их очень люблю. В каком плане? Я рос без матери, и для меня каждая женщина – всегда что-то особенное. В одной я вижу мать, в другой – сестру, в третьей – любовницу. Я им безумно симпатизирую и так же сильно уважаю их.

— Насколько я знаю, история знакомства с вашей второй женой очень романтична?

— Мы познакомились в Сочи во время моих гастролей. Случайно столкнулись в лифте гостиницы «Жемчужина». Уже тогда меня многое не устраивало в личной жизни, и не то чтобы я наметил какие-то ориентиры, но все же… У каждого мужчины есть свой идеал любимой, и втайне, в романтических мечтах, все представляют женщину, с которой хотят быть рядом. И вот я встретил ее. Ирина показалась мне интересной и загадочной. К тому же она не знала меня как артиста, поскольку в то время училась на дипломатическом факультете Будапештского университета, а еще раньше жила с отцом в Германии. Неудивительно, что она «прошла» мимо моей персоны. Именно это меня и подкупило, потому что в 75-м, когда мы познакомились, я был уже достаточно популярным человеком. На меня смотрели как на звезду. Естественно, часто я не мог понять, насколько такое отношение искренне. И в этом смысле незнание Ирины определило начало наших отношений. Более того, она была независима от меня – находилась в своем свободном зарубежном полете, имела право выбора… И я был счастлив, когда она выбрала меня.

— Кроме того, что вы женились по любви, я знаю, что вы придерживаетесь о своей жене весьма высокого мнения. За что вы цените ее?

— Она женщина с характером. Лет двадцать назад бросила курить, проделав над собой серьезный эксперимент. Но главное в том, что у нас налажен хороший контакт, и она никогда не задает мне вопросов о моей личной жизни. Мы доверяем друг другу, а она человек очень тактичный. Плюс ко всему она безропотно приняла мою жизнь артиста и ушла из аспирантуры МГУ, где готовила диссертацию по экономике зарубежных стран.

— Как вы относитесь к пародиям Винокура в ваш адрес?

— Положительно. Считаю их элементом игры, позволяющей человеку смотреть на себя со стороны и не задирать нос. Когда артисту говорят, что он достиг совершенства и стал недосягаемым идеалом, он кончается как личность.

— Эпиграммы на вас писали?

— В основном — ласковые. Никто не высмеивал меня зло. Наверное, потому что я мягкий и добрый. Меня иногда спрашивают, неужели у вас нет врагов? У меня их действительно нет. Я исповедую такой принцип: если общаюсь с человеком, принимаю его целиком, со всеми недостатками. Если мне кто-то не нравится, этот человек исчезает из моей жизни.

— Из всех прежних звезд эстрады, ныне существующих, вы, пожалуй, одна из самых долгоиграющих. Не устали?

— Кобзон и Пьеха впереди меня. Откровенно говоря, сегодня я не такая уж и звезда. Однако на улице пока узнают.

— Значит, помнят и любят…

— Помнят и любят. В ресторане из кухни выглядывают поварихи, в магазине – собираются продавщицы… Раньше это внимание было назойливым. Теперь относятся гораздо спокойнее. Появилось уважение к личности. В былые времена гаишники могли отобрать права, нагрубить – мол, ездят тут всякие. Последние годы я таких случаев не припомню. Остановят машину – а, так это Лещенко?! Берут под козырек, советуют правильнее водить машину, да еще и спасибо говорят.

— Вы принимаете участие в съемках фильма «Старые песни о главном», появляетесь на сугубо молодежных вечеринках. Хотите снова напомнить о себе?

— Безусловно. Совсем не случайно я преподаю в Гнесинском институте на эстрадном факультете. От талантливых людей я никогда не отказываюсь. Через них получаю новую информацию, рождаются новые творческие идеи. Я переживаю с ними вторую молодость.

— Что для вас важнее, стихи или музыка?

— В отечественной песне важнее стихи. Почему? Ни в одной стране мира не пишут записок: сделайте тише музыку — не слышно слов. В молодости я думал, что ритм и забойная мелодия определяют все. С возрастом пришел к мысли, что самое главное – слово.

— Как вы получили «День Победы»?

— Песня была записана женой Тухманова Таней Сашко. Она певица, и поэтому хотела исполнить ее сама. Большие начальники послушали «День…» и сказали, что это, извините, порнография. Потом ее взял Леня Сметанников, артист Большого, но она все равно не шла. Предложили мне. Женя Широков, главный редактор радиостанции «Юность», уговорил Тухманова. Давид дал мне клавир, и с ним я уехал на очередные гастроли. Договорились, что я попробую, если получится, запишем. И когда я впервые исполнил ее на концерте в Алма-Ате, зал неожиданно встал. С людьми творилось что-то невероятное. У меня не было еще песни, которая бы так взрывала аудиторию!

Дело было в апреле. После концерта немедленно звоню Тухманову – песню никому не отдавай. Запись будет. А он отвечает: Лева, прости меня, праздник на носу, ее уже взяли на праздничный «Огонек». Исполнитель – Сметанников.

Спел он неважно. Отношение к песне было прохладным, и полгода после премьеры она пылилась на полке. До 10 ноября, когда страна отмечала День милиции. Меня пригласили выступить перед сотрудниками МВД. На предварительном прослушивании был заместитель Щелокова (министра внутренних дел – ред. ), еще какой-то дядька, отвечавший за организацию милицейского праздника. Я заявил им песню. Дескать, год 30-летия Победы, милиция тоже не стояла в стороне и все в том же духе. Посомневались, но прослушали и дали «добро». На концерте «День Победы» имел фантастический успех! Его услышала вся страна, эфир был прямым…

— В прежние времена вы были обласканы властью, имели привилегии?

— Никаких привилегий не было. Лично для меня это было унизительное время. Например, могли вызвать попеть на даче у какого-нибудь крупного чиновника. «За кулисами» накрывали небольшой стол, клали пару бутербродов и ставили стопку водки.

От государства я не получил ничего, и за все приходилось платить самому. Причем заставляли выпрашивать. Машину просил, мебель просил, икру и сырокопченую колбасу просил. А сколько я обивал порогов, чтобы купить кооперативную квартиру?! Отвратительное состояние, когда имеешь возможности устроить свой быт, но везде надо унижаться.

— И вы никогда не отваживались на скандал с власть имущими?

— Сколько угодно. Вместе со Славой Добрыниным сделали 50-минутный музыкальный фильм к Олимпиаде-80 «От сердца к сердцу». Там все танцуют, поют, счастливы и раскованы. Его не пропустили. Ну что вы, сказали чиновники, это невозможно: Добрынин – не член Союза композиторов. Далее, мы снимали ролик втихаря от главного монополиста, музыкальной редакции студии «Экран». Те узнали и пожаловались председателю Гостелерадио Лапину. Чем и вызвали большой скандал: Лещенко без ведома редакторов что-то там снимает. И Лапин наложил свою лапу. Не помогло даже то, что мы были с ним в хороших отношениях. Два раза помогал ему, вместе ездили по его депутатским делам, пили водку с кем надо. Жесткий был руководитель, нелицеприятный.

— Может, вы не вписывались в стандарт?

— Стандарт был, и он определялся сверху. Для этого надо было изображать из себя образцового советского человека. Что касается меня, я был молод, улыбчив, симпатичен. Русский парень с плаката «Вступайте в ряды ДОСААФ». Честно говоря, меня это немного подпортило: из меня пытались вылепить псевдогероя, хотя на самом деле я романтик. Возьмите любой из моих дисков. Что вы там вы найдете? «Ни минуты покоя», «Белая береза», «Татьянин день», «Родная земля» — все лучшее из моей лирики.

— Конфликты по поводу песен тоже были?

— Однажды в компании, где присутствовали и журналисты, отмечали Новый год. И вот показывают меня по телевизору, я исполняю песню Ханка и Харитонова «Лунные качели». Был там некто Абрамов из «Правды». Типичный коммунистический засранец. Спрашивает меня: а что это за образ такой, лунные качели? А кто его знает, отвечаю. Нравится, вот и пою. Вскоре в газете появляется разгромная статья о сомнительном влиянии некоторых песен на непоколебимое сознание наших граждан. Запись тут же была стерта, как и десяток других, названных в заметке.

А сколько хороших песен не утверждали? Собираюсь на международный фестиваль в Сопот с песней «Родная земля». Главный редактор музыкального вещания телевидения Шалашов со товарищи слушают меня. Вижу, недовольны. И вправду, Шалашов изрекает – что за песня, не могли найти получше? С горем пополам утвердили. В Польше, напротив, она была принята хорошо. После Сопота предложил ее на заключительный концерт «Песни года». Тот же Шалашов категорически запретил даже вспоминать о ней. Я к Лапину – это что за произвол? Знаешь, сказал он, там есть нежелательные восточные интонации. Какие еще интонации? Еврейством отдает, поясняет Лапин, слышится скрытый призыв земли обетованной… Да и мелодия надоедливая. Как я ни бился, а не пропустили. Наверное, если вспомнить все похожие случаи, интервью будет состоять только из них.

— Видимо, все оттого, что вы, как и полагается таланту, однажды проснулись знаменитым, да не с той ноги встали?

— На ноги я становился долго и трудно. Мне помогли многие люди, и огромное им спасибо за это. А знаменитым меня сделала песня «За того парня». Это был Сопот-72. Впрочем, очки набирал очень медленно, постепенно. Это сегодня можно за полгода стать популярным. Только надолго ли ее хватит, такой популярности?

— Каждый известный артист рано или поздно начинает болеть звездной болезнью. Как пережили ее вы?

— Такого диагноза у меня не было. Я всегда стеснялся пристального общественного внимания. В ресторане забивался в угол, на улице надевал очки, в магазине поднимал воротник пальто. У Брижит Бардо есть книжка «В стеклянном доме». Известность – как раз такое ощущение. Образно говоря, не можешь нормально ни сесть, ни встать. Все время под прицелом чьих-то глаз.

— Как у вас складывались отношения в мире эстрады?

— Не могу сказать, что это был клубок целующихся змей. Было много добрых отношений. Мы, старшее поколение, всегда стараемся наладить контакты между молодыми исполнителями, помочь им в этом. Меня приглашают на свои вечера Дима Маликов, Володя Пресняков. В свое время хорошо общался с Филиппом Киркоровым. Конечно, всегда найдутся люди из второго или даже третьего эшелона молодняка, которые злобствуют на собственные неудачи и борются за место под солнцем далеко не творческими методами.

— Похоже, локтями и злым языком вы не работали. Ваше имя принесло вам состояние?

— Популярность дает много возможностей для общения с разными людьми, в том числе и на самом высоком уровне.

— Что пугало вас больше всего в старые добрые времена?

— Беззаконие. Помню, меня, Винокура, Пугачеву и Ротару полгода трясли за то, что мы давали левые концерты, стращали тюрьмой, чтобы другим было неповадно. Потому что в творчестве все должны были равняться на некий усредненный эталон. Вылез – получи по шапке. Тогда одна партийная команда «фас» могла решить все.

— Что вас пугает сегодня?

— Теперь я ничего особенно не боюсь, кроме двух вещей. Это тлеющая война в Чечне и возможность, пусть и чисто умозрительная, прихода к власти новых коммунистов. Люди все забыли и снова хотят под их ярмо. Политиканы набирают силу за счет пенсионеров, которых в стране 60 процентов. Стареем, братцы…

— Вы ездите на «Мерседесе», у вас интересная работа. Вы причисляете себя к «новым русским»?

— Я нормальный русский, который наконец-то получил возможность нормально жить.

— Когда-то вы были дружны с Ельциным?

— Был у него на дне рождения. Сидели, общались. Б.Н. человек без фанаберии, сильный и волевой. Скромный. К вам одна просьба — напишите о том, что я вам рассказал, коротко. Знал президента, бывал в семье – и все. Почему вспомнил об этом? Однажды журналисты спросили, был ли я знаком с Брежневым. Да, был знаком. А с нынешними политиками? Знаком. На следующий день в газете появляется заголовок: «Он обедал у Брежнева и Филатова (бывший руководитель администрации Президента – ред )». Это ссорит с людьми.

— Что вы любите делать в свободное время?

— Могу поиграть в теннис. Или посидеть в ресторанчике с друзьями. Пойти на концерт или на спектакль. Появляюсь там, как правило, один. Иногда с кем-нибудь из близких друзей.

— А жена тем временем злится, что вы заставляете ее проводить вечер в одиночестве?

— Бывает, ходим вместе, если что-то ее интересует. Нашу эстраду она терпеть не может, а мне это надо знать как профессионалу. Впрочем, она ходила на Стинга и Элтона Джона.

— Наташа Королева нахваливала вас как отличного строителя…

— Если бы я был таковым. Взялся строить дачу. Фирмачи обещали сдать дом под ключ. Деньги взяли, но только после моей угрозы штрафных санкций приступили к делу. У Наташи была похожая история, но она поступила умнее. Недоплатила нашим, пригласила каких-то заморских специалистов, и они поставили ей дом в два счета.

— Вас когда-нибудь грабили?

— Да, угнали «Волгу». Но я перенес утрату спокойно, поскольку деньги меня никогда сильно не интересовали. Расстаюсь с ними легко. Когда есть, трачу, когда нет, думаю, как заработать.

— Представьте, что в вашем доме случился пожар. Что вы будете спасать в первую очередь?

— В первую очередь я буду спасать свою жену.

Александр Сидячко

Журнал «Аэропорт»

Июнь 2006

Народный артист рассказал «Сегодня», как переживает кризис в качестве артиста и бизнесмена, о том, как расшатывает свое здоровье на баскетбольных матчах, каким хулиганом был в детстве, и порассуждал о мужской полигамии.

— Лев Валерьянович, нынче на дворе кризис. Но, по словам вашего концертного директора, на вас он нисколько не сказался — верно?

— Ну, гастролей у меня не так уж много, но, действительно, без работы сидеть не приходится.

— А на вашем Государственном театре эстрадных представлений «Музыкальное агентство», которое помогает артистам с гастролями, это сказалось?

— Пока не очень, хотя, конечно, определенной спад концертной работы прослеживается, но это не только у нас, а везде. Мы интегрированы в этот процесс так же, как и другие. Меньше стало концертов и корпоративов, а что касается гастролей, то сколько запланировали, столько и гастролируем; публика ходит на концерты с удовольствием, несмотря на кризис.

— Есть ли у вас нынче еще какой-то бизнес?

— Да, деревообрабатывающее производство во Владимирской области. И еще у меня есть сегмент спортивный, где я являюсь почетным президентом баскетбольной команды «Триумф» в Подмосковье. Мы — пятая команда в России по результатам прошлого года. А вот когда выходим на Еврокубки, там приходится бороться. Сократилась и бюджетная сфера, и спонсоров стало меньше. А что касается музыкального бизнеса, то мы в этом году проводили, например, ко Дню Победы восемь бесплатных концертов для ветеранов в Украине. Это был бизнес-проект, хотя мы, считай, ничего и не заработали, несмотря на спонсорскую поддержку.

— По поводу баскетбола: вы — очень азартный болельщик?

— Точно!

— Приезжаете с гастролей, где, безусловно, устаете, потом — на игру, где еще больше напереживаетесь… Как же вы избавляетесь от стрессов?

— Я на игре и снимаю творческий стресс, а в творчестве — спортивный. Хотя на сцене я стал волноваться значительно меньше, а больше, как раз, нервничаю из-за дел в команде. Вот в Юрмале недавно виделись с вашим украинским бизнесменом Ринатом Ахметовым, я ему как раз и сказал, что во время матчей переживаю страшно, что у меня на них повышается давление, нередко сижу весь красный. Жена меня очень ругает, говорит, что не будет отпускать на игры, что это — мучение, а не удовольствие. Приходится отстаивать у нее это право: а без баскетбола я не могу.

— А самому вам еще случается поигрывать если не в баскетбол, то во что-нибудь другое?

— Нет, я уже не первый год не играю, но мимо мяча равнодушно не пройду никогда, обязательно брошу в сторону корзины.

— А кого вы бы выделили из украинских баскетболистов?

— Кроме Саши Волкова — совладельца БК «Киев», — я, увы, никого не могу назвать. Наверное, потому что у вас тоже очень много легионеров, которые курсируют из команды в команду. Потому я о некоторых уже и не могу сказать, где кто играет. Хотя в моей команде — то же самое.

— Вы — любимец власть имущих. Вот, будучи в Юрмале, были на приеме у президента Латвии, не раз пели для Путина, например… Чем отличается такая высокопоставленная публика от обычной?

— И для Путина пел, и в свое время для Брежнева, например. Я не могу сказать, что перед такой публикой у меня появлялись какие-то сверхъестественные ощущения: я перед любым заказчиком — артист. Хотя, не скрою, петь перед политбюро было трудновато: то ты видишь этих людей на фото, а потом — вот они, все перед тобой. Но одно дело — выходить на концерт на кремлевской сцене и совсем другое — на частных вечеринках чиновников. Так вот, я всегда пел и пою то, что сам считаю нужным.

— А как вы относитесь к происходящему в украинской политике?

— Плохо. Я очень люблю Украину, часто у вас бываю: у меня много украинских корней: дед — из Кировоградской области, бабушка — из Сумской. Потому это для меня родная земля, правда, языка не знаю. И обидно то, что наши славянские народы теперь словно враги. Как мне разделить два дома — Россию и Украину?

— Я смотрю на ваше поколение и поражаюсь вашему жизнелюбию… Например, вы, ваш коллега Иосиф Кобзон — до сих пор на сцене, много гастролируете и всегда в форме…

— Спасибо, думаю, это прежде всего не от поколения, а от человека зависит, от его семьи. Физические упражнения для мальчишек, все эти дворовые игры — войнушки, разбойники, те же футбол, баскетбол, — компьютер их никогда не заменит. Другое дело, что современные дети сейчас уже часто не играют в подвижные игры, предпочитая как раз компьютерные. Жаль, сейчас пацаны приходят в армию и не могут ни подтянуться, ни отжаться, как калеки какие-то… У нас, конечно, такого не было. Но, думаю, это не везде. А что касается Иосифа, то, да, он нынче тяжело болеет, а все равно рвется на сцену. Для некоторых это удивительно, а я вот его очень хорошо понимаю: если у него, у меня забрать сцену — что же нам тогда остается? Он ею живет, она дает ему силы так же, как и мне.

— То есть вы, как Алла Борисовна, объявлять об уходе не собираетесь…

— Алла Борисовна — сама себе замечательный промоутер. Ну, объявила она об окончании сольной карьеры, но на «Новой волне» разве не ее ли мы видели на сцене? Говорила, что уйдет, когда закончит юбилейный тур, а когда он закончится, знает только она. А я пока выхожу на сцену, и мне зрители говорят, что я могу им что-то дать, что я им интересен, поэтому буду выходить. Во всяком случае, до 70-летия своего надеюсь дотянуть. Хотя тут тоже важно не переборщить и успокоиться прежде, чем песок посыпется.

— Возможно, на вашей стойкости сказалось то, что вы были сыном полка, вас воспитывал адъютант отца, который на тот момент был офицером спецчастей…

— Ну, какой там сын полка… Это уже так, красивое выражение. Ну да, я вырос в полку, до 3—4 лет рос фактически, потом я уехал в Украину, потом приехал, уже в школу поступил. Что я могу сказать — военная жизнь мне не в диковинку, она долго шла со мной, параллельно.

— Каким вы были в школе?

— Всеядным! Мне нравилось все, кроме уроков. Вот спорт — это было мое. Я занимался в «Динамо» в баскетбольной секции, в кружок художественного слова ходил, а еще — в духовой оркестр записался… Словом, я брал все, лишь бы не сидеть дома. Потому что мы жили в коммуналке, дома ничего не было, нечем было заняться. Потом, уже позже, появился телевизор.

— Хулиганили часто?

— Да нет, мы вообще все были хулиганами. Все жили во дворах и все «хорошее» впитывали оттуда. Много взбучек получал. Например, зимой мы цеплялись за машины, крючками такими специальными, и ездили на коньках. Конечно, было страшно, и ругали меня за это сильно.

— Мне кажется, что вы очень уважаете женщин — это с детства?

— Да. У меня ведь не было мамы, она умерла, когда мне был всего год. А потом, когда мне уже исполнилось шесть лет, появилась приемная мама, и, конечно, женщина для меня всегда была овеяна ореолом нежности, душевного тепла, вот я и несу это чувство по жизни.

— Когда вы встретились со своей супругой Ириной, вам было 35, а она вас на 12 лет младше. Зато теперь вы живете уже 32 года и являетесь, по сути, образцовой парой. Мужчине нужно нагуляться, прежде чем жениться?

— Кому как! Это зависит от того, насколько человек моногамен или полигамен, а вообще я вот сколько живу, все больше убеждаюсь, что мужчины как-то предрасположены к тому, чтобы узнать женщину, и не одну. А вот женщины в этом плане обычно более нравственны. А нам, мальчикам, хочется интересно провести время с одной, с другой.

— Неужели Ирина разделяет такие ваши взгляды на полигамию?

— У нас вообще не возникает вопросов, где я был и с кем. Я сам скажу, где и с кем, если сочту нужным. Я ведь далеко не святой человек, но ни разу не давал повода для ревности и жена мне — тоже. Думаю, хороший брак держится на терпении и доверии друг к другу, их мы и старались всегда сохранить. А если же у кого-то в браке возникла измена, то тут надо смотреть, любовь это, страсть или мимолетное увлечение. Если последнее — то оно и не стоит нервов и семьи. Вообще правильно делают те мужчины, которые изменяют молча, и делают все, чтобы сохранить в семье спокойствие.

— Разногласия у вас бывают?

— Конечно, как без них? Вот ремонт в квартире совместно нам лучше не делать. Мне всегда нравится одно: цвет, фактура материала, а ей — полностью противоположное. При этом мы можем спорить о том, какие могут быть двери, какие обои… И только когда все сделано, понимаем, что ни то, ни другое не имело значения.

— Зато вы дарите жене дорогие подарки. Например, на 30-летие совместной жизни презентовали супруге перстень с жемчугом, год назад — яхту…

— Ну, на перстень сподвигло само название свадьбы — жемчужная. А что до яхты, то я ведь, выходит, не только жене ее подарил. Но самому себе дарить такие подарки как-то неинтересно, а вот для жены — другое дело.

13.08.2009

www.segodnya.ua